Гибель веры

Она кивнула не поднимая глаз. Раффи тоже, как отец, с серьезным видом положил вилку, но потом улыбнулся:

– Да ничего там особо страшного, папа.

Брунетти промолчал, Паола с тем же успехом могла быть немой.

– Дело в том, как он реагирует, когда дети исповедуются в сексуальных грешках.

– Сексуальных грешках? – повторил Брунетти.

– Ну, понимаешь, папа… они всякое делают.

Брунетти понимал.

– И как же он реагирует, этот падре Лючано?

– Он их заставляет описывать это. Понимаешь, в подробностях. – Раффи издал звук, средний между усмешкой и стоном, и умолк.

Брунетти глянул на Кьяру: сидит вся красная.

– Ясно, – сказал он.

– На самом деле довольно грустно, – возразил Раффи.

– Он когда-нибудь проделывал то же самое с тобой?

– Да нет, я перестал ходить на исповедь давным-давно. Но с маленькими мальчиками он так и поступает.

– И с девочками, – очень тихо добавила Кьяра – так тихо, что Брунетти ничего у нее не стал спрашивать.

– Это все, Раффи?

– Это все, что я знаю, папа. Он у меня вел религиозное воспитание года четыре назад. Единственное, чего он от нас требовал, – это выучить книгу и рассказывать ему наизусть. Но девочкам обычно говорил гадости. – Он повернулся к сестре. – Продолжает?

Она кивнула.

– Кто-нибудь хочет еще отбивную? – прозвучал совершенно обыденно голос Паолы.

Ей ответили два мотания головами и одно бурчание – вполне достаточная реакция, чтобы убрать блюдо. В этот день салата не было, и она хотела подать на десерт только фрукты. Но передумала: открыла на разделочном столе бумажную упаковку и вынула здоровенный пирог с начинкой из взбитых сливок, украшенный свежими фруктами. Собиралась вечером взять с собой в университет – предложить коллегам после ежемесячной встречи факультета.

– Кьяра, дорогая, не поставишь ли тарелки? – И вынула из ящика широкий серебряный нож.

Огромные куски, которые она отрезала, по мнению Брунетти, способны были отправить их всех в инсулиновую кому. Зато сладость пирога, и кофе, и потом беседа о том, что первый весенний день не хуже этого пирога, восстановили в семье некоторое спокойствие. Паола собралась вымыть посуду, а Брунетти – почитать газету. Кьяра исчезла в свою комнату, а Раффи отправился к приятелю готовить физику. Ни Брунетти, ни Паола не развивали больше неприятную тему, но оба понимали, что не в последний раз слышат о падре Лючано.

Глава 3

После обеда Брунетти прихватил с собой пальто и направился обратно в квестуру, накинув его на плечи. Наслаждаясь ласковым днем, он заставил себя выкинуть из головы мысли о том, что костюм ему тесен. Провел сам с собой переговоры и настоял: просто из-за необычно теплого дня ему неуютно в толстой шерсти. И потом, за зиму все набирают килограмм-другой; возможно, это даже полезно: повышает сопротивляемость болезням и всякому такому.

Спускаясь с моста Риальто, Брунетти увидел номер 82, причаливающий к набережной справа, и не раздумывая побежал за ним. Вскочил на него, когда тот уже отходил от пристани, развернув нос к середине Большого канала. Перешел на правый борт, но остался на палубе, радуясь ветерку и свету, танцующему на воде. Вот приближается Калле-Тьеполо: он вгляделся в узкую улочку, надеясь увидеть решетку своего балкона. Ничего не увидел и вернулся к созерцанию канала.

Брунетти не раз задавался вопросом, каково тут жилось во времена Счастливой Республики, когда те же самые расстояния преодолевали на одних веслах, без моторов и клаксонов, в тишине, нарушаемой лишь криками лодочников – «Оше» – и шлепаньем весел. Многое, очень многое изменилось: современные купцы осуществляют связь с помощью ненавистных сотовых телефонов, а не посредством галеонов. Сам воздух пропитан миазмами истощения и загрязнения, приплывающими с Большой земли. Морской бриз уже не способен продувать город начисто. Единственное, что осталось неизменным в веках, как наследие, – это городская тысячелетняя продажность. Его всегда смущала собственная неспособность решить, хорошо это или плохо.

Первым побуждением было выйти у Сан-Самуэле и совершить долгую прогулку в сторону Сан-Марко, но мысль о толпах, которые выманила на улицы эта соблазнительная погода, удержала его на катере, и он доплыл до Сан-Дзаккариа. Вернулся к квестуре и оказался там в самом начале четвертого – явно раньше большинства полицейских.

За то время, что он обедал, на столе в его кабинете прибыло бумаг, – может, они размножаются? Синьорина Элеттра, как и обещала, выдала ему по всем правилам напечатанный список имен – основных наследников тех, кого назвала ему сестра Иммаколата (да нет, Мария Теста, поправил он себя), – с адресами и телефонами. Комиссар просмотрел список: трое живут в Венеции, четвертый – в Турине, в последнем завещании перечислены шестеро, среди них ни одного жителя Венеции. В завершение допечатано сообщение от синьорины Элеттры: копии завещаний будут у нее завтра после обеда.