Гибель Византии

«Что касается уверения великого визиря, — говорил Заган, — будто франки идут на помощь Константинополю, то я не верю этому нисколько. Точно также невероятно, что скоро покажется латинский флот. Ты знаешь, о падишах, какие внутренние раздоры свирепствуют в Италии и вообще во всем Франкистане. Под влиянием распрей гяуры неспособны на единодушное действие против нас. Христианские государи никогда не соединятся между собой. Если после великих усилий им удастся заключить мир, он никогда не бывает продолжителен. Даже когда они связаны союзными трактатами, это не мешает им захватывать друг у друга владения. Они постоянно боятся друг друга и поглощены взаимными интригами. Без сомнения, они много размышляют, много говорят, много объясняют, но в конце концов действуют очень мало. Когда они решили что-нибудь сделать, они тратят много времени даром, прежде чем начнут действовать. Предположим, что ими даже начато что-нибудь, они не могут далеко подвинуть дело, потому что наверное повздорят между собой относительно способа действия. И теперь, по всей вероятности, дело обстоит также, то есть, являются новые причины несогласия между ними. Итак, нам нет основания их бояться. Допустим даже, что латинский флот может прибыть в Константинополь. Что это может значить для нас, если вся их морская сила равна лишь половине или даже четверти нашей? Поэтому, о падишах, не теряй мужества, а отдай нам приказ штурмовать город!»

Заган был истый воин; султан вполне сочувствовал ему и по характеру, и по честолюбию.

В речах обоих советников было много разумного и справедливого. Султан пришел к заключению, что лучше всего соединить и то, и другое посредством сделки. По его предложению совет решил попытать общий приступ 29-го мая рано утром; если удастся приступ, — отлично, если же нет, то осада будет снята немедленно.

По словам Францеза, на следующую ночь прибыл из турецкого лагеря в город надежный вестник и подробно донес императору обо всем, что говорилось и что было решено в шатре султана. В то же время императору советовали не терять мужества, а надеяться на лучший исход, выставить на стенах копьеносцев со стороны суши и сражаться с твердостью.

В воскресенье вечером 27-го мая турецкий лагерь и флот были снова в огнях. По всем направлениям бегали теллалы, выкрикивая приказ султана: «правоверные могут веселиться сегодня, сколько угодно, завтра же они должны поститься и молиться, так что каждый, предназначенный попасть в рай, должен приготовиться умереть мучеником за веру, в будущий вторник, утром!»

Известие, что штурмование города начнется послезавтра, вызвало новое возбуждение в лагере. Всю ночь дервиши и улемы переходил и от одной группы солдат к другой, подстрекая их энтузиазм своими фанатическими речами. Сам Заган-паша, по повелению султана, переодетый ходил между палаток, прислушиваясь к разговору солдат, и представил султану утром 28-го мая удовлетворительное донесение о состоянии духа среди армии.

Понедельник, 28-го мая. Рано поутру затрубили трубы в турецком лагере, подавая сигнал, чтобы все войска заняли назначенные им позиции, и чтобы ни один солдат не отлучался из строя.

Эскадра в Золотом Роге выстроилась в линию, лицом к бухте.

Весь флот в Диплокинионе покинул свою якорную стоянку и выстроился в форме полумесяца, простиравшегося от пункта напротив гавани к воротам Феодосии.

Турецкие батареи стреляли по обыкновению до четырех часов пополудни, тогда только стрельба их прекратилась.

Вскоре после приостановки канонады в турецком лагере раздались громкие крики восторга. Султан в сопровождении блестящей свиты производил смотр войскам на их позициях. То там, то здесь, он останавливался, обращаясь к солдатам. Затем был обнародован следующий манифест к войскам:

«Согласно неизбежному закону, много солдат должно пасть во время приступа. Но помните слова писания: тот, кто падет, сражаясь за веру, пойдет в рай. Кто же останется жив после завоевания города, будет получать двойное жалованье пожизненно. Если город будет взят, вам дано будет разрешение грабить его в течение трех дней. Все богатства — серебро, золото, шелковые ткани, сукно и женщины — буду ваши; только здания и стены должны быть сохранены для султана».

Возбуждение между турками значительно усилилось после того, как был прочитан этот «дневной приказ». И в то время как вечерние лучи в последний раз золотили крест на св. Софии, от Золотого Рога до Мраморного моря раздавались крики тысячи воинов: «Ла Аллах иль Аллах, Магомет-рессуль Аллах!» (Один Бог — Аллах и Магомет — его пророк!).

Увы, предчувствовал ли кто-нибудь из людей, наблюдавших турецкий лагерь со стен Константинополя, при свете заката, что это последний вечер для христианского Константинополя?

Глава VIII

В предыдущие два дня, 26-го, 27-го мая усердно производилось исправление стен. Император лично наблюдал и руководил работами, напоминая людям, что нельзя терять ни одной минуты.