Гибель всерьез

Мы себе смотрим не торопясь, и вдруг как из-под земли на дороге — престранный тип. Выскочил, словно мы попали в мишень в тире на ярмарке. Персонаж восьмидесятых годов прошлого века: ружье на плече, патронташ, охотничьи сапоги и на голове тех времен кивер. «Доктор, ах, доктор!» — Как же он машет руками! Оказывается, бородач в 1870 году служил вольным стрелком и теперь вытащил свой кивер в честь французов. Растроган до невозможности. Представляете, именно Теодор был первым, кто в тот раз вошел к нему в дом! «А это господа тоже стрелки?» Он, оказывается, весьма состоятелен и через жену родня королям Баварии и мануфактурщикам Мюлуза. «Кабы знал, что встречу вас, вот ведь неожиданность!» — Он и до сих пор растроган, почтенный господин Б., тем, что принимал у себя славных стрелков, — да-да, его супруга и он, они угощали господ офицеров, было дело. Все бы ничего, вот только это их пристрастие к тертому хрену… Господина Б. со времен его службы за все золото мира не заставишь произнести «красный», он говорит: как «спелая вишня» или как «неспелая смородина»… и музыку он разлюбил, даже Бетховена… А вы знаете, что Бетховен останавливался у нас, когда приезжал в Страсбург… Бетховен приезжал в Страсбург? Питекантроп пропускает вопрос мимо ушей… Кто тут, в конце концов, местный? Правда, жалуется он, был тут один нахальный младший лейтенант, который гулял по деревне с его, господина Б…. служанкой… Совсем распустился! Мне сразу вспомнился рассказ Бетти, и я собрался спросить, что там за история с танцульками в полуголом виде, но Теодор мигом заткнул мне рот: «Вы, что, с ума сошли, Удри? (Собеседник наш уже ретировался, доктор спровадил его, упомянув, что и при Тьере, оказывается, уже были механические бритвы.) Есть вещи, Удри, о которых ни под каким видом нельзя говорить с врагом!» — С врагом?! — Теодор расхохотался: «Да, с врагом, и сейчас он только по необходимости целит с нами в одну мишень. А вы знаете, кому еще этот, видите ли, французский гвардеец родня, и тоже по женской линии? Нет? А пирог с грибами будете есть? Скажите-скажите: буду есть пирог с грибами, держать язык…» — Ну так и быть: буду есть… Теодор замолчал и надолго. Подогревал мое любопытство. Играл на нервах. Щекотал, раздражал их. Словом, подготавливал впечатление. Или продумывал. Соображал, кто меня больше всего поразит? Иисус Христос, Бетман-Хольвег, Магомет, Блерио?..^[109] Но вот и собор. Мы стоим у подножия. Боже правый, ну и Вобан! Представьте себе парижскую Магдалину^[110], только уберите колонны. И поставьте ее посреди чистого поля, хотя поля здесь вовсе не чистые.

Весь мой рассказ о былом показывает лишь мое нынешнее об этом былом представление — из глубин моей памяти, словно из ящика Пандоры, звучит старинный романс, валик крутится, цепляет, отпускает. Нет другого Фор-Луи, только мой. Он похож на Трою, воздвигнутую посреди театральной сцены, Троил прогуливается по ней со своим дружком, они точь-в-точь такие, как на критском глиняном горшке: к руке пристегнут щит, на икрах поножи, шлем, короткий кинжал, и говорят между собою о Крессиде, которая ходит на уроки пения, не обращая внимания, воюет кто-то или нет… Разумеется, я мог бы заняться всерьез пейзажем, и тогда всем стало бы ясно сразу, где мы находимся, разумеется Рейн не похож на Скамандр, — я знаю, все знаю сам. Модер тем более… Но во внутреннем моем зеркале все именно так. Интересно, куда повернут приятели — к дамбе? А она на самом деле была, эта дамба? Луч памяти выхватывает из тьмы дамбу и канал. Представьте себе укрепления вокруг Парижа перед 14-м годом, да еще ров с водой. Мы идем по краю канала. Бросаем камешки. Молчим. Я делаю вид, что забыл. Мне же спокойнее. Так с кем же все-таки он в родстве через госпожу свою жену, господин Б. из… Людвигсфесте? С Ле Баржи, княгиней Караман-Шимэ, Бони де Кастелане, Маринетти? Гадай не гадай, все равно кончится изумленным: да ну! И вот Теодор торжественно мне сообщает: с Фридрихом Энгельсом! Эффект — пшик… Теодор разочарован, такого он не ожидал: лейтенант Удри, казалось бы, образованный молодой человек, — и даже отдаленного представления не имеет, кто такой Фридрих… как? Как его фамилия? Теодор попытался напомнить, намекнуть. Ну, тот самый… Но раз я не знаком с этим господином, откуда мне его знать? Утрата невосполнимая — он, оказывается, давным-давно умер, так что и не пригласишь его выпить стаканчик. Вы сказали, милый мой Теодор, что этот ваш Фридрих, как бишь его фамилия, — немецкий промышленник, состоятельный рейнский буржуа? Так откуда же мне его знать, скажите на милость… моя родня совсем из других сфер… Ну и так далее.

Снег — чудо, скрип-скрип под ногами… сверкает, взметнувшись облаком, стоит налететь ветру, — соль Борея, воздушная, легкая, а под ней прочно смерзшаяся черная корка — преграда между нашим миром и миром мертвых, снег похож на слова, те, что порой вздымаются метелью вместо мыслей, бегучие, летучие, необыкновенные. И, может, войны не было ни в 70-м, ни в 14-м, ни в 18-м… Все наваждение, снежная метель…