Гибель всерьез

— Душа! Держите меня — его душа! И это говорит писатель! Неудивительно, что ты со своими жалкими романчиками застрял где-то на уровне Мюрже[37]… Он мне тут будет толковать о тотальной психологии, три измерения ему, видите ли, тесны; думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Да я тебя насквозь вижу! Все твои неуклюжие хитрости за версту чую. И сколько бы ты ни рассуждал с премудрым видом о душе, вся твоя хваленая психология, все, что ты пишешь, думаешь, говоришь — сводится к одному и тому же: у всех героев, которых ты наплодил, и у тебя самого все держится на одной, причем порядком изношенной пружине — на ревности. Ты ревнивец — и больше ничего, и не только в твоих отношениях с Ингеборг, как ты хотел бы нам всем внушить: как же, ревность к женщине — это, по-твоему, признак благородства. Ха! Ты обижался, что я не читаю твоих книг? Очень мне надо забивать себе голову нытьем, разбираться в громоздких махинах, которые ты именуешь романами, хотя на самом деле каждый из них — речь в защиту ревности… ну что ты глаза вылупил и рот раскрыл? То-то. Читал я твои книжки, две штуки точно читал, и уж меня ты не надуешь, я-то вижу, где лицо, где изнанка. Может, лучше, чем ты сам, потому что ты, в общем-то, недалекий тип, с этим твоим… как там его? марксизмом, вот уж смех да и только… — Да ты «Капитал»-то читал? — Не читал и не собираюсь. Но представление имею. А романы твои читал, не сомневайся, прошлым летом осилил-таки. Когда снова отдыхал в Перро… ну, когда один из нас отдыхал где-то, кажется, в Перро… Так что, повторяю, я прекрасно знаю, из чего они состряпаны. Считается, где ревность, там высокая любовь: Пирам и Фисба, Вертер, Отелло… но на самом деле она сродни жадности и пошлой, низкой зависти: хочется получить чужую жену, которой ты противен, — вот ты и завидуешь тому, кого она предпочла, ревнуешь к соперникам; дальше — больше: ревнивое чувство вызывает чужой дом, вилла, богатство, благополучие, так что в конце концов ревность распространяется на все общество в целом, а поскольку признаться, что хочешь увести у соседа зажигалку или любовницу, неловко, то приходится прикрываться громкими словами о благородстве, сострадании к народу, к рабочим… скажешь, нет? — точь-в-точь побелка на трухлявой стенке. А ты думал, никто ничего не замечает? Да все давно пальцем на тебя показывают и потешаются! Ты, дружок, просто шут, шут гороховый. Выудить из моря шута — нечего сказать, есть чем гордиться.