Гибельное море (ЛП)

С панацеей, однако, нельзя было обращаться столь бесцеремонно. Этот особый пузырек Тит вернул на законное место – в сумку для чрезвычайных ситуаций, которую приготовил для Фэрфакс.

Он провел пальцами по ремешку – одному из мест, где оставил для нее тайные послания. Лучше бы, конечно, уничтожить те, что касаются не их миссии, а лишь чувств, которые оказалось проще излить письменно, чем высказать вслух. Однако Тит не хотел. Это было бы равносильно полному уничтожению присутствия Фэрфакс в его жизни.

Тело охватило изнеможение – он не просто чувствовал усталость, а потерял надежду.

Тит принял дозу средства, помогающего при скачках, чтобы уменьшить головную боль, сел за длинный рабочий стол в центре лаборатории и открыл дневник матери. Самый жестокий из его учителей, этот дневник все же оставался единственным достойным доверия проводником в постоянно изменяющемся мире.

«25 февраля 1021 державного года.

Ненавижу видения о смерти. Особенно ненавижу видения о смерти тех, кого я люблю».

Тит чуть не закрыл дневник. Ему не хотелось снова вспоминать подробности собственной гибели, подробности, которые делали ее реальной и неотвратимой.

Но он не мог не читать дальше.

«Или же в данном случае, о смерти, которая причинит страдания тому, кого я люблю. Но полагаю, от этого никуда не деться. Смерть приходит, когда пожелает, и выжившим всегда остается лишь горевать».

Тит выдохнул. Речь шла не о его гибели. Тогда о чьей же?

«Туман, плотная желтая стена, словно масло, капающее в грязь. Проходит несколько секунд, прежде чем мне удается разглядеть в тумане лицо. Я тут же его узнаю, оно принадлежит Ли, сыну дорогой Плейоны».

Уинтервейл.

«Это все еще молодой паренек, хотя и на несколько лет старше себя теперешнего. Он пристально смотрит из-за закрытого окна на густую шевелящуюся пелену тумана, которая словно давит на стекло в поисках возможность проникнуть внутрь.

Он в спальне. Возможно, своей собственной. Точно сказать не могу, поскольку она отделана в мрачных тонах, в незнакомом мне стиле.

В доме и снаружи не слышно ни звука. Мне начинает казаться, что это видение беззвучно, как вдруг мальчик громко вздыхает. Этот вздох слишком печальный, слишком тяжелый, он переполнен горем и тоской по чему-то утраченному. Эти эмоции чересчур сильны для столько молодого юноши, фактически ребенка, который ни в чем не должен нуждаться.

Тишину разрезает вопль. Ли отшатывается от окна, бежит к двери и кричит: «Мама, что с тобой?»

Ответом ему становится еще один леденящий кровь вопль.

Он выбегает в коридор – без сомнений, это прекрасный дом, но он кажется слишком ветхим и тесным для такого сказочно богатого человека, как барон Уинтервейл.

Теперь Ли в более просторной и вычурной спальне. Плейона лежит на груди мужа и сотрясается от безудержных рыданий.

– Мама? Папа? – Ли застывает в дверях, словно боится пошевелиться. – Мама? Что с папой?

Плейона дрожит – Плейона, которая всегда была такой сдержанной, такой уверенной в себе.