Гибельное море

По какой-то причине то, что у него все было просчитано до минуты, наполнило душу Иоланты ужасом. Или, возможно, дело в том, как именно Тит все это рассказывал – словно заведенный, будто говорить мог, лишь притворяясь, что эти слова не имеют с ним ничего общего.

С ними.

– Сегодня днем, – продолжил Тит, – я проснулся ровно в четырнадцать минут третьего и вышел на балкон.

Иоланта смотрела на него во все глаза. Она что, каким-то образом перепила вчера коньяка, как и Кашкари? Ноги подгибались, а в рот словно насыпали песка вперемешку с пеплом.

– Ты хочешь сказать, что предсказание твоей матери на самом деле относится к Уинтервейлу, а не ко мне?

Иола с трудом осознала, что этот тоненький неуверенный голосок принадлежит ей самой.

Тит медленно кивнул, по-прежнему на нее не глядя.

– Ты уверен? – дрожащим голосом уточнила она.

Он стоял не шевелясь, с непроницаемым выражением, но в следующий миг упал на колени, закрыв лицо ладонями. Иола потрясенно замерла. Этот мальчик держал себя в руках даже посреди инквизиции. Однако сейчас его уверенность рассыпалась от одного ее вопроса.

Иоланта оцепенела. Как Уинтервейл мог оказаться Избранным, если именно она должна была бросить вызов опасности, одержать победу над Лиходеем и вопреки всему сохранить жизнь Тита?

– Мне жаль, – донеслись до нее еле слышные слова. – Мне так жаль.

Иола лишь покачала головой… и снова, и снова покачала головой. Это ее судьба. Ее судьба, а не старая куртка, которую можно передать кому-нибудь другому.

Он ошибался. Он просто обязан был ошибиться.

– Покажи мне дневник матери, – попросила она. – Я хочу сама прочитать об этих видениях.

Через минуту Иоланта держала в руках дневник. Слова слегка расплывались перед глазами, но она сосредоточенно изучала предсказание с решимостью, которая казалась почти легкомысленно оптимистичной на фоне гнетущего отчаяния Тита.

Когда Иоланта перешла к последней части, он заговорил:

– Именно тут я все понял. Проснувшись сегодня, я улыбался, потому что мне снилась ты.

Виски сдавило, словно тисками, боль билась в черепе и не собиралась уходить. Иола продолжала читать.

«Внезапно все обрело смысл. Это не какое-то случайное видение, это момент, когда Тит впервые встретится со своей судьбой. Все, что я на данный момент узнала о магии стихий и стихийниках, указывает на какой-то разоблачительный трюк, который даст знать о появлении на сцене выдающегося мага.

Говорят, мальчик, который должен был стать великим стихийником моего поколения, пробудил к жизни спящий вулкан, извержение было видно за сотни миль. (А еще говорят, он умер молодым от какой-то болезни, но Калиста под большим секретом поделилась со мной рассказом тогдашнего инквизитора Гиаса, что это не так – собственная семья мальчика предпочла убить его, лишь бы не допустить его попадания в Инквизиторий.)

Значит, вероятнее всего, именно это мой сын и наблюдает – проявление великого мага стихий, который станет, как сказал Тит в другом видении, партнером в его миссии».

Иола была совершенно сбита с толка.

– И все? Как ты сказал в другом видении? Она пишет о нашем разговоре в день моего прибытия в Итон, когда ты впервые объяснил мне, что собираешься сделать?

Убийственная ирония.

– Я никогда не встречал описание видения, о котором она упоминает.

Она всегда едва ли не с благоговением относилась к предсказаниям принцессы Ариадны. Их точность и почти сверхъестественная важность помогали верить в то, что Иола может быть предназначена для чего-то большего, чем должность профессора, и обязана не только заботиться о себе и учителе Хейвуде, но и о мире в целом.

Поэтому, впервые осознав, насколько исполнение видений принцессы зависит от действий Тита, Иоланта почувствовала себя дезориентированной. Много лет назад она где-то читала о парадоксе с пророчеством, которое сбылось потому – и только потому, – что люди трудились не покладая рук, лишь бы оно исполнилось.

Как же этот парадокс назывался?

– Сотворенная реальность, – произнесла она.

– Что?

– Ты в точности придерживаешься ее видений, чтобы они сбывались.

Титу явно было неуютно в роли обороняющегося:

– Человек не может изменить того, что уже предопределено.

В детстве она слышала об этом сотни раз. Все слышали.