Гибельные боги

Все отметили, что племянник покойного прекрасно держится – величаво и скромно. Джустиниани действительно стоял, запрокинув голову и расправив плечи. На самом деле Винченцо боялся, как бы от его неверного или резкого движения не разошлись швы на спине чужого узкого фрака. Но всеми остальными его поза была принята за скорбное достоинство.

Энрико Бьянко и Оттавиано Берризи, молодые светские львы, давно переставшие здороваться с Винченцо и узнавать при случайных встречах, теперь подошли к нему с соболезнованиями. Университетский друг Умберто Убальдини, когда-то отказавший ему в ночлеге, и известный мужеложник Рафаэлло ди Рокальмуто, напротив, предложивший ему тогда же свой дом в обмен на постельные услуги, тоже любезно раскланялись с ним. Винченцо невозмутимо поклонился в ответ, да и подлинно остался невозмутим. Эти люди казались покойниками, оставшимися где-то там, в глупых днях юности, когда его могли волновать слова и взгляды, когда кровь ещё будоражили чувства.

Ближе к концу погребения появился банкир Карло Тентуччи. Он был одним из тех немногих в Риме людей, кто в самое тяжкое время не дал Винченцо сдохнуть с голода, открыл кредит и помогал деньгами. Что же, затраты окупились. Он с лихвой вернул потраченное и заполучил солидного клиента. Винченцо не называл Карло другом: по его мнению, финансист был просто умным и расчётливым человеком, понимавшим, что не стоит портить отношения с тем, которому предстояло, пусть и через четверть века, унаследовать крупное состояние. То, что Карло не пришлось так долго ждать, было в понимании Винченцо просто везением банкира. Впрочем, более близкое знакомство с Тентуччи несколько удивило Джустиниани: тот знал толк во многих вещах, от старых вин до антиквариата и, к удивлению Ченцо, не был помешан на деньгах.

Винченцо хотел было подойти к Карло, но тут у ограды соседнего склепа неожиданно заметил пьянчужку Филиппо, по прозвищу Фляжка, забулдыгу-могильщика, чьи философские пассажи в подпитии стоили мудрости его шекспировского собрата. Как-то в катакомбах они ночь напролёт пили и цитировали Данте. Сегодня пьянчуга основательно набрался с самого утра, и, конечно же, не узнал в бледном лощёном господине своего бывшего собутыльника. Винченцо вздохнул. Он словно оказался между двумя мирами – но ни в одном из них не чувствовал себя своим.

А вот его несостоявшийся родственник Паоло ди Салиньяно. Он тоже был здесь. Здесь была и Глория ди Салиньяно, ныне донна Монтекорато, его бывшая невеста. В принципе, она вполне разумно предпочла ему богача Пьетро Монтекорато и провела лучшие дни юности в роскоши. Винченцо поднял глаза на Глорию. Ей, как и ему, шёл тридцать первый год. Она давно утратила грацию юности и девичью свежесть, но на смену им не пришли ни томность женственности, ни величавость зрелости. Её лицо расплылось, утратив красоту скульптурных очертаний, второй подбородок тоже не красил. Что он мог находить в ней, спросил себя Винченцо, переводя задумчивый взгляд на белые цветы, коим предстояло окончить своё короткое бытие в гробовой яме.

Церемониал погребения был выдержан безупречно. Маркиз Марио ди Чиньоло, друг почившего, произнёс несколько прочувствованных слов о покойном, и Винченцо подумал, что, судя по надгробным речам и некрологам, подлецы бессмертны. Умирают, видимо, только самые достойные граждане, люди истинной добродетели, одним из которых был старший брат его отца.

Когда служители кладбища обложили холм цветами, Джустиниани, отойдя от могилы, ненароком услышал разговор Джованны Каэтани с банкиром Тентуччи. Тот спрашивал, получил ли её дядя согласие мессира Винченцо на брак с ней? Девица отшатнулась и окинула Тентуччи изумлённым взглядом. Винченцо заметил, что глаза девицы зелёные, точнее, цвета листьев папоротника с коричневой поволокой, а по выражению лица понял, что мысль о браке с ним ей неприятна.

Разговоры же в толпе, иногда доносившиеся до него, звучали полной абракадаброй. «Так они встретились?» – «Подождём, все проступит» – «А это правда, что Альдобрандини решил продать библиотеку?» – «Так что с девицей-то?» – «Конечно, на что книги слепцу?» – «Никто не может ничего понять, помешалась, бормочет вздор…» – «Точно ли он – наследник? Они виделись?» – «Может, просто перепугалась? Бывает, собака из подворотни выскочит, или ещё чего…» – «И сколько он за неё хочет?» – «Кто его знает, может и просто умом тронулась, род-то старинный, сами понимаете…» – «Это нужно узнать немедленно» – «Не мелите вздор! Рокальмуто отнюдь не ровесники Нерона, чего там старинного-то?» – «Сорок тысяч» – «Так он унаследовал?» – «Ничего себе сумма, старик, похоже, не только ослеп, но и умом тронулся, как Франческа…» – «Конечно, унаследовал, – как бы иначе мы его похоронили?»

Джустиниани это докучное жужжание, в котором он почти ничего не понимал, раздражало, однако имя Марко Альдобрандини он выделил сразу. Старый библиофил славился своей коллекцией книг и рукописей уже годы. Неужели старик продаёт библиотеку? Сорок лет неустанного собирательства. Правда ли, что он ослеп?