Гиблое место

— Бог богом, он всем равно дает, по своей благодати, — резонно заметил пациент, — только что-то я раньше не встречал таких искусных лекарей.

Такой оценки я, признаться, пока ни от кого не слышал. Обычно одно упоминание о Господней милости удовлетворяло всех любопытных. Я с удивлением посмотрел на говядаря.

— А ты не прост, Кузьма!

— Простота — порой хуже воровства, — скромно ответил нижегородец.

— Может быть, ты и прав, — согласился я. — Только разговор разговором, а и поесть бы не мешало. Пойду, посмотрю, не забыла ли о нас хозяйка.

Оставив Кузьму отдыхать, я пошел искать Наталью Георгиевну. Внутреннее убранство дома, когда я его внимательно осмотрел, на мой взгляд, оставляло желать лучшего. Говоря объективно, все здесь было предельно просто и функционально. Из обстановки только то, на чем спят, едят и работают. Ничего лишнего, просто красивого, из чего, по моим представлениям, складывается уют и индивидуальность жилища. Все ценное, что призвано радовать глаз, если оно и было, то лежало спрятанным по кладовым и сундукам.

Мои блуждания кончились довольно скоро. Я наткнулся на ключницу, женщину с чистым, красивым, каким-то даже благородно утонченным лицом, но маленькую и обезображенную горбом.

— Что тебе, государь-батюшка? — остановила она меня вопросом, когда я заглядывал в одну из камор.

— Боярыню ищу, — ответил я, — я с ней вместе приехал.

— Ее сейчас лучше не тревожить, — скорбно вздохнув, сказала красавица-ключница. — Скажи мне, может я чем помогу?

— Нам бы с товарищем поесть и баньку истопить…

— Я прикажу, — пообещала она.

Поблагодарив, я вернулся в свою светелку. Кузьма, истомленный дорогой и раной, заснул. Я тоже прилег на лавку. Время было уже вечернее, хотя на дворе было еще светло. От нечего делать я вытащил из ножен добытую в бою саблю и стал ее осматривать. Однако полюбоваться желанной, дорогой игрушкой мне не удалось, к нам заглянула горбатая ключница и пригласила в трапезную светлицу. Я разбудил Кузьму, он встал, и мы прошли в комнату с окошками (отсюда происходит и слово «светлица») и большим обеденным столом, и общими лавками вдоль него.

Боярская столовая во всем напоминала княжескую, и разнилась только масштабом, была поменьше. Мы с Кузьмой не стал чиниться местами и сели друг против друга. Последнее время я был на полуголодной диете, усугубленной великим постом, потому готов был съесть что угодно и в любом количестве. Подавала нам степенная женщина с поясными поклонами, каждый раз опуская правую руку до пола. Все было прекрасно, за исключением еды. Из-за отсутствия хозяев господских блюд не готовили и кормили нас «людскими кушаньями». Однако пища была обильна и вполне съедобна, так что я после еды едва выполз из-за стола.

Не успели мы вернуться в свою комнату, как ключница пригласила нас мыться. Кузьма, несмотря на слабость, охотно согласился составить мне компанию. Мы вышли на широкий огороженный двор частоколом, и слуга отвел нас в баню. Стояла она отдельно от остальных хозяйственных строений и была достойна русской знати.

Впервые на моем опыте в парной и моечном отделении было светло. Освещались они верхними слюдяными окнами. Для выхода излишнего пара предусмотрели даже окошечко под потолком, которое управлялось снизу. На лежанки были положены сенники из тонкого полотна с ароматными травами, потому дух был пряно-насыщенный.

Очаг с камнями был искусно выложен, с хорошей инженерной задумкой. Только мы разделись, банщик плеснул на камни настоянную на многих травах воду, и помещение наполнилось необычным, пьянящим ароматом.

Мы с Кузьмой легли на сенники, банщик взмахнул березовыми вениками, и начался праздник плоти…

Возвращаясь после бани, я впервые не пожалел, что променял новые времена на угрюмое, кровавое средневековье.

— Батюшка! Тебя боярыня кличет, — произнес у меня над ухом нежный женский голос, и легкая рука коснулась плеча.

Я открыл глаза и увидел рядом с собой горбатую ключницу. Она, склонив голову, внимательно смотрела прямо мне в лицо.

— Доброе утро, — сказал я, — приподнимая голову с мягчайшей пуховой подушки.

Ключница улыбнулась, приветливо кивнула и засеменила прочь из нашей светелки.

Я встал и сладостно потянулся. Кузьма уже не спал.

— Как ты? — поинтересовался я.

— Твоими молитвами, — ответил он, — заживает, как на собаке.

— Это хорошо. Я же говорил, что ты скоро выздоровеешь.

Моя постиранная и отремонтированная одежда лежала аккуратно сложенной на лавке. Я быстро оделся и пошел искать воду умыться. С этим вышла промашка, утренние умывания еще не вошли в моду, и мне составило немало труда объяснить слугам свою утреннюю прихоть. В конце концов, ни от кого не добившись толку, я умылся непосредственно в бане, где было еще тепло, и хранился запас воды.

— Как спал-то, батюшка Алексей Григорьевич? — спросила меня Наталья Георгиевна, когда я вошел в ее покои.

— Спасибо, хорошо.

— Прости, что велела разбудить, но у меня до тебя нужда.

— Слушаю.

— Я хочу послать дворовых за телом Ивана Михайловича и за детьми, да не знаю пути.

Мне идея не понравилась в принципе.

— У тебя что, есть дружина?