Гиблое место

Я отошел в лес, куда не долетали восторженные крики и хохот победителей. Захотелось домой, в цивилизацию, где кровь и смерть сразу же стараются спрятать, превратить в шоу, чтобы не шокировать мирных обывателей. Я представил себя сидящим на диване перед телевизором со стаканом холодного пива в руке. Кругом тихо, спокойно. Кто-то из соседей сверлит стены. По всем каналам передают криминальные сводки. В новостях аварии, взрывы и террористические акты. В комнате же покойно и благолепно. Чужие беды только оттеняют собственное благополучие.

— Государь-батюшка, — прервал мои сладостные воспоминания Иван Крайний, — тебя Кузьма Минич кличет.

Мне осталось тяжело вздохнуть и вернуться к суровым реалиям смутного времени.

— Григорьич, — крикнул мне Минин, быстро идя на встречу, — похоже, что Ефим забил десятника до смерти!

Мы вместе подошли к лежащему на земле человеку. Наши крестьяне и пленные молча расступились. Десятник лежал на спине, безжизненно запрокинув голову.

Ефим, растеряно ухмыляясь, стоял в стороне, держа в опущенной руке кнут.

Я проверил пульс. Десятник был жив, но без сознания.

— Помойте его, — приказал я. Однако никто не тронулся с места. — Ты помоешь! — Велел я холопу с простодушным лицом по прозвищу Крот.

Теперь засуетились все и мигом принесли в шапках воду из ближайшей канавы. После «омовения» десятник пришел в себя и открыл бессмысленные, полные муки глаза. Мужики оживленно заговорили, равно радуясь чужой смерти и чужой жизни.

Ко мне подошел освобожденный от пут возчик, тот, которого я взял в плен.

— Говорил я тебе, что десятник строг! — непонятно к чему сказал он. — Васильич никому спуску не даст! Похоронить бы его надо по-христьянски!

— Зачем его хоронить, если он жив? — удивленно спросил я.

— Все одно, Васильич теперь не жилец. Добить бы, да и похоронить по-христьянски.

— Почему это он не жилец?

— Это нам неведомо, — серьезно ответил возчик. — Только одно слово, не жилец. Похоронить бы его надобно. Окажи милость!

— А ну, пошел вон! — закричал я, окончательно выведенный из терпения. — А то я тебя самого сейчас похороню!

— Меня-то не нужно, а вот Васильича!..

Я не дослушал и врезал вознице по зубам.

— Ефим, а ну всыпь ему и гони отсюда, чтобы духу его здесь не было!

— Это можно, — согласился Ефим, но возница не стал дожидаться лупки и резво пустился наутек.

— Батюшка! — вопил он убегая. — Сделай милость! Прикажи…

Я не удержался и плюнул в след сердобольному страстотерпцу, а сам занялся непогребенным Васильичем. Отделал его Ефим сурово. У меня даже шевельнулась жалость. На счастье десятника, кнут, которым его лупили, был обычный, для лошадей, а не «людской», от которого лопалась кожа и отрывались от тела куски мяса, так что никаких серьезных повреждений Ефимка ему не нанес.

— Кто тебя на нас послал? — спросил я Васильича, когда он окончательно пришел в себя.

— Дед Пихто! — нагловато ответил он, правда, без недавнего задора, скорее по привычке.

— Мало получил? — поинтересовался я. — Еще поучить?

— Боярин Константин Иванович, — торопливо ответил Васильич.

— Что за боярин, как его фамилия?

— Вот этого не ведаю. Слышал, что его так называют, а кто он, да и боярин ли вообще, того не знаю, — торопливо проговорил он, проследив направление моего взгляда.

— Что тебе было приказано, это ты хоть знаешь?

— Сказали попика поймать да выпытать у него, у тебя, значит, где прячет детей. За то посулили пять ефимок.

— Что же так дешево, Иуде тридцать серебряников заплатили!

— Так то за Спасителя, а ты, сказали, простой поп-расстрига.

— Дешево меня твой Константин Иванович оценил.

— Знамо дешево, за тебя край нужно было два по десять ефимок просить. Да знал бы, где упадешь, соломку подстелил.

— А мне пойдешь служить? Я тебе за Константина Ивановича, коли его живым предоставишь, двадцать ефимок дам.

— А не обманешь? — враз оживился Васильич. — Побожись!

— Вот тебе святой истинный крест!

— Да я тебе за таки деньги! Да я за тебя буду век Бога молить!

— Молиться за меня не нужно, а надо боярина того к Морозовым в вотчину привези. Что обещано, сполна получишь! А коли обманешь или лукавить начнешь, я тебя из под земли достану!

Последнюю фразу я сказал зря, не сдержал эмоций.

Несмотря на явные физические мучения и пережитое унижение, десятник моему предложению искренно, по-человечески обрадовался. Мне даже стало жаль, что Ефим не забил его до смерти.

— Сам будешь ловить или со своими людьми? — спросил я, прерывая его благодарности.

— Мне они без надобности, если нужно, себе оставь, — заспешил Васильич.

— Ладно, тогда по рукам.

Больше говорить с этим гадом я был просто не в силах, отошел в сторону.

— Может быть, и вправду, похоронить его по-христиански? — полушутя, полусерьезно спросил Кузьма, слышавший весь наш разговор. — Чувствую, будет нам от этого десятника морока!

— Кроме него, никто таинственного боярина не видел, а боярин будет поопаснее Васильича.

— И то правда, — согласился Минин. — Давай-ка лучше отдыхать!

Меня наши постоянные отдохновения уже достали, но спорить было бессмысленно, только нервы вымотаешь, и все равно ничего не добьешься.