Гиблое место

– Что за глупости, – прикрикнул я на женщину, – пойдем, посмотрим, что там с этим Кузьмой.

– Он же в заразном доме был! – с ужасом сказала она.

– Я тоже вчера там был и, как видишь, не умер.

Наталья незаметно отстранилась от меня.

– Не бойся, – спокойным голосом сказал я, – обещаю, что все будет хорошо. Пойдем к Кузьме, может быть, ему нужна помощь.

Однако Наталья идти на верную, по ее мнению, гибель не собиралась, и я пошел один. Раненый сидел на дороге, держась за торчащую в верхней части груди, ближе к плечу, стрелу.

Увидев меня, он поднял гневные, голубые глаза и сказал грудным голосом:

– Вишь, варяги проклятые, что сделали!

– Встать можешь? – спросил я, со страхом глядя на древко толстой стрелы, которую мужчина бережно придерживал здоровой рукой.

– Могу, – ответил он, кривясь от боли. – Попал-таки, паскудник. И стрелять-то толком не умеет, а вишь, попал. Теперь точно помирать придется.

– Чего это они убежали, – спросил я, – так чумы испугались?

– Они сами московские, у них в белокаменной в позапрошлом году половина народа от чумы померла. Потому такие пугливые.

– А почему ты решил, что в избе чума?

– Так там вся семья мертвая, уже смердеть начали.

– Я тоже вчера туда заходил, да темно было, ничего не разглядел. Пошли к избе, я посмотрю, как стрелу вынуть.

– Как ее вынешь, когда она на два вершка в теле! – обреченно сказал он.

– Попробую, – не очень уверенно пообещал я. – Я немного в лекарстве понимаю.

Кузьма с надеждой глянул на меня, попытался встать, но, вскрикнув от боли, не смог.

– Держи стрелу, чтобы она не шевелилась, – велел я и поднял его на ноги.

Мы медленно пошли назад к избе.

– Что же это у тебя за товарищи такие? – чтобы отвлечь раненого, спросил я.

– Чумы как чумы боятся, – попытался пошутить он, криво ухмыляясь. – Может, они и правы, нешто можно заразу разносить! Что делать, коли не повезло.

– Наталья! – Позвал я, подводя раненого к дому. – Иди сюда, помоги.

Морозова вышла из-за нашего укрытия, но на помощь не спешила. Оно и понятно, два года назад в Москве от чумы умерло больше ста тысяч жителей.

– Иди, тебе говорю, не бойся! – сердито закричал я.

Наталья Георгиевна вздохнула, покорилась и медленно приблизилась.

– Постели на пол сено, нужно уложить человека, – велел я, указав на сарай.

Наталья повиновалась и быстро соорудила довольно удобное ложе. Я подвел к нему Кузьму и осторожно уложил на спину.

– Ишь, сердешный, как тебя ироды поранили! – запричитала женщина, увидев торчащую из тела стрелу.

Что делать дальше, было не очень понятно. Никаких приспособлений для операции, кроме небольшого ножа, у меня не была. Не говоря уже об антисептиках. Нужно было срочно найти что-нибудь подходящее, чтобы вскипятить воду.

– Я сейчас, – сказал я и, закрыв нос и рот шапкой, отправился в чумную избу.

Теперь, при дневном свете, передо мной открылось страшное зрелище. Комната была завалена трупами людей. Сдерживая дыхание, я спешно осмотрелся и, прихватив свободной рукой стоящий у очага глиняный горшок, выскочил наружу.

– Мне кажется, что они умерли не от болезни, а их убили, – сообщил я тревожно ждущим моего возвращения Наталье с Кузьмой. – Сейчас отдышусь и посмотрю. А ты, – велел я Морозовой, – вымой горшок и нагрей в нем воды.

Наталья безропотно взяла горшок и растерянно огляделась.

– Колодец за баней, – сказал я, предвосхищая ее вопрос. —Я пошел...

Я несколько раз глубоко вдохнул и опять ринулся в избу. Теперь я прошел вглубь, где в самых немыслимых позах лежали тела убиенных. Вблизи стало ясно, что я не ошибся. Люди, трое взрослых и четверо детей, были жесточайшим образом убиты. У крупного мужчины в крестьянском платье горло было перерезано, как говорится, от уха до уха. У старика размозжена голова, а женщину и детей закололи то ли пиками, то ли просто зарезали. Не сдержав тошноту, я выскочил наружу, и меня вырвало.

– Всех убили, – сказал я, когда мне немного полегчало.

У моих товарищей сразу прояснились лица. Насильственная смерть крестьян не грозила им неминуемой гибелью от страшной болезни.

– Я за водой, – ожила Наталья и бросилась на зады усадьбы к колодцу.

Не дожидаясь ее возвращения, я насовал сена в дворовую печурку и принялся добывать огонь. Трут, к счастью, уже высох и после нескольких попыток задымился от искры, выбитой специальной железкой из кремня. Я раздул огонь и запалил бересту, от нее занялось сено, а когда оно разгорелось, подбросил в печурку кольев из плетня.

Кузьма, сжав зубы, неподвижно лежал на своем лежаке в дверях сарая, внимательно наблюдая за моими действиями.

– А на что тебе вода? – спросил он осевшим голосом.

– Рану промыть, – ответил я, ставя на веселый костерок принесенный Морозовой горшок с водой. – Чтобы зараза в тело не попала.

Оставив Наталью наблюдать за печкой, я принялся за раненого. Сначала разрезал кафтан и нательную рубаху, уже пропитанную кровью. Стрела вошла так глубоко в тело, что наконечника видно не было. К тому же все было так залито кровью, что рассмотреть что-либо, кроме грубо струганного древка, было невозможно.