Гиблое место

Слухи о появлении на Руси сына царя Ивана Васильевича, якобы выжившего царевича Дмитрия, уже давно циркулировали по Московскому государству. Отношение к претенденту на царский престол было самое различное. Те, кто жаждал перемен и надеялся на лучшее, ругали Годуновых и превозносили Рюриковичей; консерваторы, опасаясь, как бы чего не вышло и не стало хуже, стояли за помазанного законного царя. Наследник Бориса, Федор Борисович, по слухам чудесный юноша, пока еще никак себя не проявил, и отношение к нему в народе было нейтральное.

В русской традиции или характере, не знаю, что первично, что вторично, в отношении к высшей власти всегда присутствуют необоснованные ожидания и идиллические надежды, основанные на собственных взглядах и предпочтениях. «Вот приедет барин!..», уже которое столетие надеемся мы, и сразу все станет замечательно.

Кузьма, как провинциал, знал о Московской высшей власти больше понаслышке, но так же, как любой из нас, имел собственное, оригинальное суждение по самым сложным государственным проблемам. Мне тоже казалось, что со стороны и из будущего мне многое виднее лучше, чем современникам событий, тем более, что я знал из истории, чем кончится для страны начавшаяся смута и частая смена лидеров. Обменявшись мнениями, мы заспорили.

Безусловно, Кузьма был весьма неординарным человеком, хорошо и широко мыслил, но, в отличие от меня, относился ко всему слишком серьезно.

– Неужели ты думаешь, что царь или патриарх смогут навести порядок в стране, где все люди, от первого боярина до последнего холопа, думают только о своей выгоде? – пытался я противостоять его концепции общей справедливости и общего благоденствия под водительством идеального лидера.

– Если каждый русский человек будет радеть о благе государя и своего отечества, будет жить по заповедям господним, то земля наша расцветет в православном благолепии и изобилии, – вполне серьезно заявил Кузьма.

Против этого возразить было нечего, кроме того, что никто не брался научить, каким образом заставить всех мирян быть идеальными гражданами.

– Нет, ты не просто Кузьма, – иронично заметил я – ты гражданин Кузьма Минин!

– А что в том плохого? – удивился собеседник. – Я от своего батюшки не открещиваюсь.

– Что значит «не открещиваешься», ты что, Кузьма Минин?

– Нуда, Кузьма Минич Захарьев по прозвищу Сухорук, а что в том плохого?

– А почему ты сказал, что ты говядарь? – ошарашенно спросил я, во все глаза рассматривая будущего национального героя.

– Потому, что торгую говяжьим мясом.

– Погоди, значит, ты нижегородский земский староста Кузьма Минин?

– Нету нас в Нижнем Новгороде такого земского старосты, а из нижегородских посадских людей я один есть Кузьма Минич.

– Минич или Минин?

– Сие суть одно и тоже есть, Минин означает сын Минича. А откуда ты про меня знаешь? Я тебе про своего батюшку ничего не сказывал.

– Слухом земля полнится, – еще не придя в себя от неожиданного открытия, сказал я. Потом напряг память, пытаясь вспомнить еще что-нибудь про легендарного спасителя отечества. Однако ничего другого, как его памятник на Красной площади в компании с князем Пожарским, в голову не пришло.

– А князя Пожарского ты знаешь? – на всякий случай, спросил я. Кто знает, может быть, народные герои уже познакомились в предвкушении будущего сотрудничества и стояния в одной компании вблизи лобного места.

– Слышал про такого, его у нас в Пурехе под Нижним имением пожаловали.

– А сам ты с Дмитрием Михайловичем Пожарским не знаком?

– Это, который стряпчий с платьем?

– Вряд ли, тот Пожарский, скорее всего, воевода. А что значит стряпчий с платьем? Портной какой-нибудь?

– Нет, стряпчие – это царские слуги. «С платьем» те, что царской рухлядью и сукнами заведуют.

– Первый раз такое слышу, – признался я. – Тот Дмитрий Михайлович, о котором я слышал, военачальник.

– Такого не знаю. Так что, про меня боярыня разумеет, пустит с тобой в поход?

– Она-то пустит, – неуверенно начал, я, – только думаю, тебе лучше домой вернуться.

– Ты же обещал меня взять с собой! Что я, зря вместе с мальцами столько дней саблей махал и из лука стрелял!

– Да, нет, не зря, но ты у нас вроде как национальное достояние...

– Это ты по-каковски говоришь, я что-то таких слов не понимаю?

– По-русски... Если очень хочешь, конечно, пойдем, будешь набираться стратегического опыта.

– Опять темнишь, – обиделся Кузьма, – и что это вы, ливонцы такие люди заковыристые!

– Почему ты решил, что я ливонец?

– Это любому ясно, по-нашему понимаешь хорошо, а говоришь худо. Я в Ливонии коров торговал, и вашу речь не однова слышал.

– Тогда тебе виднее, ливонец так ливонец.

Что делать с Мининым, я не знал. С одной стороны, вроде бы будущий народный герой, и рисковать его жизнью в опасной экспедиции не следовало. С другой стороны, он, чтобы стать героем, должен набраться опыта и знаний.

После размышлений я решил не грузить себя переживаниями об ответственности за судьбу спасителей отечества и пустить все на волю обстоятельств. Фортуне, в конце концов, виднее, что кому делать в этой жизни.