Гиблое место

– И грибы ты с этого дня разлюбил, – подколол я его, сам поражаясь цинизму неуместной шутки.

– Дай мне папку, – Петро протянул руку.

– И зачем, друг мой ситный? Сейчас донесём до Егорыча, а тот примет под расписку и в компетентные органы передаст. Расследование начнётся, опергруппа приедет…

– Я тебе сказал – отдай! – с истерическими нотками в голосе закричал Петро. На щеках его выступили красные пятна, лоб покрылся испариной. Его колотило. – Отдай, сказал! Ты сюда что, помогать приехал, а ты под монастырь подведёшь всех! И не только меня, а вообще всех, всех! Ты же ничего не понимаешь!..

– Так ты мне объясни, глядишь, и пойму – вроде не совсем дурак. Я сейчас сяду вот тут, рядом с Исмаилычем, разложу все документы, проанализирую, а ты расскажешь что к чему. Лучше мне пояснения давать, чем дяде-следователю, волкодаву.

Про волкодава зря сказал, Петро глянул на сжатую ладонь покойника, на клок жёсткой шерсти и будто озверел – он бросился на меня с яростью крысы, загнанной в угол. Впрочем, силы были не равны, и несколькими ударами я погасил всплеск эмоций.

– Пусти, – хрипел Петро, выплёвывая жухлые листья изо рта, – пусти, чёрт, больно же!

– Что, успокоился? – я сильнее завёл его руку за спину; ботаник взвыл и забил левой рукой по земле. – Не советую больше на меня бросаться, могу и забыться, как следует отделать тебя. – Я отпустил его руку, убрал колено со спины, и комсомолец семидесятых, красный, перемазанный весенней грязью, со стоном перекатился на спину, сел.

– Прости. Не хотел. Давай отойдём отсюда, а то будто спину сверлит взглядом… – и он кивнул назад, на страшный сук с насаженной на него головой абхаза.

Подхватив поклажу, пошли по направлению к деревне. Решил подождать до дома – и с объяснениями, и с просмотром содержимого папки.

Фёдор Егорович тут же, с собаками и мужиками, отправился по нашему следу в лес. Связь так и не работала. Но на телефоне, не оставляя надежды дозвониться до Шатохино, сидела жена председателя.

Егорыч вернулся из леса через час – чернее тучи.

– Вот не хотел же брать его на работу, и земляков его не хотел брать, но они года три назад купили дом, вроде обживаться начали, да и связи у Роберта Исмаилыча неплохие оказались – крутился молодцом. С ГСМ и с техникой проблем не знали…

– Как «три года»? – я вспомнил, что, когда ехали сюда, Исмаилыч говорил, что живёт в Поломошном с середины восьмидесятых.

– Вот так, три, а может, чуть меньше – постоянно-то. Хотя с конца девяностых наездами появлялся, вроде по делам или отдохнуть, порыбачить. У Балашихи первое время квартировал – пока дом не купили. Ну да что теперь говорить? О покойных либо хорошо, либо ничего. Я, это, отправил гонцов в Шатохино, ещё четверо на моей «Росе» попытаются добраться до трассы.

– Фёдор Егорыч, не в службу, а в дружбу, пусть ваши ребята – кто первый доберётся до людей – позвонят по этому номеру. Говорить ничего не надо – просто цифры, я их тоже написал. Фамилию пусть назовут мою и цифры. Думаю, с концерна быстрее организуют и связь, и власть, и следователя.

Егорыч понимающе кивнул и тут же махнул рукой, отпуская нас с Петром.

– Где будем беседовать? У тебя? Или, может, у Исмаилыча в доме? – я, вообще-то, ёрничал, но ответ Петра ошарашил:

– У Исмаилыча…

Дом Роберта Исмаиловича стоял на самом краю деревни, на отшибе. Добротный, двухэтажный, видимо, недавно отремонтированный. Крытый металлочерепицей практичного тёмно-зелёного цвета, обшитый сайдингом – по местной моде. Забор высокий, двора не видно. Нет обычной для сибирской деревни открытости, просматриваемости. Огорода тоже не было – участок, прилегающий к забору, зарос крапивой, многолетней, вековой даже.

На калитке висел замок – тяжёлый, амбарный, но Петро это не смутило. Видимо, он часто наведывался сюда подобным образом: сразу завернул за угол, к черёмухе, ухватился за ветку и, подтянувшись, закинул ноги на край забора. Минута – и он уже во дворе. Последовал за ним, мимоходом подумав, что если в лесу не наловил клещей, то сейчас точно несколько штук прицепятся.

– Собаки нет? – спросил я, прежде чем прыгать вниз.

– Был раньше, Цезарь – кавказский овчар. Но как три земляка Исмаилыча пропали, так и собака куда-то делась. Может, ушла, а может, Исмаилыч и сам пристрелил. А уж как выла-то перед тем, как родичи Исмаилыча пропали, как выла… Да и после долго успокоиться не могла. Пёс умный, жалко.

Во дворе, несмотря на некоторое запустение, чувствовался порядок, наведённый крепкой хозяйской рукой. Был разбит сад – большой, учитывая климат и заморозки по ночам. Деревьям не больше трёх лет, они были аккуратно подвязаны, побелены. Меж ними торчали розовые кусты, только-только выпустившие первые листья. Видно, не отошли ещё от долгой сибирской зимы.

Крыльцо высокое, резное, дорожки выложены плиткой, трава во дворе и в саду вычищена и сложена в кучи – видно, хозяин хотел сжечь, но не осмелился, боялся привлечь внимание. А сгребал прошлогодний мусор не иначе как вчера – борозды от зубьев граблей остались заметны, не размыло дождём.