Гид по Лысой Горе

Он с лёгкостью согласился даже на профилактическую инъекцию, но в последний момент неожиданно выхватил шприц из рук медицинского брата и со всей силы полностью всадил иглу ему в ягодицу, произнеся сакраментальную фразу «врачу, исцелися сам».

Воспользовавшись замешательством, Великий Инквизитор выскочил из палаты, позвал на помощь орущему медбрату двоих санитаров, дежуривших на посту, и, смешавшись с посетителями, покинул пределы больницы незамеченным.

На следующее утро, захватив с собой походный чёрный саквояж, поп-расстрига отправился прямиком на Лысую.

9. СЕМЬ СМЕРТНЫХ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ

Стольный град Киев вдоль и поперёк пронизан тектоническими разломами. Самый опасный из них пролегает вдоль Днепра по  его высокому правому берегу и захватывает все остальные двенадцать лысых гор, начиная с Китаево и заканчивая Юрковицей.

Вот почему все эти возвышенности,  такие живописные, откуда открываются прекрасные дали, которые, казалось бы, самой природой созданы для поселения, никогда ранее не заселялись.

Линия разлома представляет собой  волну с резкими перепадами от минимума к максимуму. И зачастую провалы с  отрицательной энергией соседствуют с благоприятными  местами, где наблюдается положительная энергетика.

Геопатогенная зона проходит по краю Центрального ботанического сада  и тянется далее по холмам, при этом языческая статуя Родины-матери соседствует с золотыми куполами Киево-печерской лавры, а самое проклятое в Киеве здание Верховной рады находится на одной оси с перманентно-революционным Майданом Незалежности, лежащим  во впадине бывшего Козьего болота.

Памятник  святому Владимиру Крестителю на Владимирской горке расположен неподалёку от сказочно-красивого городка Гончары-Кожемяки, в котором долгие годы никто не селится по причине того, что построен он в провале у подножия лысой горы Хоревицы, а периодически уничтожаемый дубовый чур Перуна на Старокиевской горе постоянно восстанавливается на своём исконном месте  и при этом прекрасно уживается рядом с развалинами Десятинной церкви.

 

Благие  места давно уже облюбованы монахами, обители которых в большинстве своём построены на месте языческих капищ.  При этом подмечено: как только в  святых местах начинается повышенная активность, то вскоре такая же активность проявится и в провале. *

- Где же твой барыга? – спросил О`Димон, откровенно заскучав.

Димон-А неуверенно ответил:

- Мы договорились на двенадцать.

- А сейчас сколько?

Димон-А глянул на часы.

- Без пяти.

Внимание О`Димона привлёк странный рисунок на подпорной стене – намалёванный белой краской полукруг с лучами, изображавший по всей видимости восходящее  или заходящее солнце. Внутри полукруга был нарисован глаз с вертикальным зраком, ниже  написана  римская цифра VII, а ещё ниже  - «Иди и смотри».

- Ни черта себе, - опешил он.

- Чем-то похоже на Всевидящий глаз, - предположил Димон-А.

- Я бы не сказал, - покачал головой О`Димон. - Во-первых, где ты тут видишь треугольник? А во-вторых, зрачок. Это не глаз человека.

- А чей глаз?

- Или змеи или кошки. Короче, какого-то зверя.

- А причём тут зверь?

- А чёрт его знает? - пожал плечами Димон-А и усмехнулся,  – наверно, для того, чтобы ты  знал: он здесь, и он  наблюдает за тобой.

- «Иди и смотри», - вслух прочитал надпись на стене О`Димон. – И куда ж нам смотреть? На солнце, что ли?

- Какая разница куда? Тут главное, смотреть в оба.

Упёршись подбородком в ладонь, О`Димон задумался.

- Что  же тогда означает семёрка?

- Ну, принимая во внимание то, куда мы с тобой  идём… скорей всего, это  семь смертных грехов.

- Это какие же?

Димон-А неуверенно стал перечислять:

- Гордыня, м-м-м, жадность, зависть, гнев…э-э-э…, похоть,  уныние и…чревоугодие.

Перечисление смертных грехов привело О`Димона в явный восторг:

- Ну, тогда тебя бесы точно туда заберут, - радостно заверил он приятеля.

- За что ещё? – не понял тот.

- За  то, что жрёшь много. За твоё чревоугодие.

- А-а, это точно, -  с довольным видом погладил свой пивной животик Димон-А. – Но особо не радуйся по этому поводу. Поскольку ты тоже там окажешься.

- А я-то за что?

- За  своё уныние.

О’Димон печально вздохнул.

- Да, ладно, не парься, брат,  -  с широкой ухмылкой обнадёжил его Димон-А, - в наше время все смертные грехи уже стали добродетелями.

- А что же стало с самими добродетелями?

- Делать добро сейчас считается грехом.

- Да ладно. А как же тогда вера, надежда, любовь?

- Верить никому сейчас нельзя. Надеяться больше  не на что. А любовь давно уже заменили порнухой.

- Ещё что?

- Были ещё такие понятия, как щедрость…

- Ну ты даёшь! - засмеялся О’Димон.

- Умеренность, - продолжил перечислять Димон-А.

- Ага-ага, умеренное употребление спиртных напитков,  - О’Димона пробило на ржач.

- И ещё целомудрие.

- Ты что, вообще? Ха. Какое целомудрие? Ты где слова такие выискал? Ой, не могу! Целомудрие. Это что, была такая добродетель? Что за бред, вообще? Это всю жизнь девственником, что ли, надо быть?

- А что тут такого? Я, например, до сих пор ещё ни разу с девушками не целовался,  - чистосердечно признался Димон-А.