Гидра

Заяц встал с нар – накрытого мешковиной поддона. Из худой подушки вынул газетный сверток. Управляясь с буровыми трубами, он мысленно квалифицировал врага. Шогготы – так он назвал чудовищ, в честь протоплазменных зверей, обитающих в той части Антарктиды, которую присоединил к себе Советский Союз. Марионетки – тупоголовые слуги Золотарева. Конвоиры, капитан Енин, Ярцев. Но повариха Стешка не походила на марионетку, она словно бы добровольно творила все эти мерзости. На прошлой неделе полоснула кухонным ножом по лицу инженера, подавившегося ее червивой кашей. И Золотарев, безусловно, не был марионеткой.

А еще…

«Не думай об этом, не сейчас, не ночью…»

Еще была матушка, которую бригадир упоминал вскользь.

У Зайца заныло в желудке. Попросились обратно концлагерные харчи. Выдумка сумасшедшего Золотарева или реальная матка, породившая шогготов…

«Что мы копаем?»

Заяц на ощупь добрался до нужных нар.

– Егорыч…

– А?..

– Егорыч, проснись.

Багермейстер шевельнулся. Главный на земснаряде, батька всему экипажу, за недели ада он постарел лет на десять, и Заяц иногда замечал, как багермейстер трет грудь с левой стороны.

– Юнга? Ты чего?

– Егорыч, я сбегу.

– Брось. Спи.

– Егорыч, я твердо решил.

Багермейстер сел на нарах.

– Окстись. Я тебя хоронить не буду. Другие пытались, где они?

– У других не было плана. Рванули с котлована – получили в спину.

– А у тебя план?

– Ну.

– Говори.

Заяц почти прижался щекой к бороде Егорыча.

– Завтра выходной. Прилетят какие-то столичные артисты.

– Ничем они не помогут, – вздохнул багермейстер. – А если станешь им правду рассказывать, что тут да как, их кокнут вместе с тобой, и концы в Ахерон.

– Я раньше убегу. До концерта. Егорыч, в душевой ниша есть, закрытая фанерой. В ней – чекушка, видно, чья-то нычка. Я в нишу помещаюсь.

– Не понял…

– Егорыч, когда нас поведут на концерт, подними у выхода шум. Скажи, пацан сбежал, скажи, только что рванул за угол, туда, где автопарк. И непременно с конвоирами иди, покажи, куда я побежал.

– А дальше?

– Вот сверток, спрячь. В нем пальцы.

– Пальцы?

– Человеческие, я нашел в грязи. Высыпь их незаметно на траву и покажи конвою. Мол, все, что от пацана осталось.

– А ты, значит, в душевой?

– Да. У конвоя – концерт, они не станут шум поднимать. Как все уйдут, я из завода выберусь, и в лес.

– А пальцы чужие зачем? Ты свои оставишь. Там же твари!

– Я сбегу, Егорыч. Прорвусь и позову на помощь. Вниз по течению есть поселок, а на горе – мужики, которые ЛЭП ставят. – Заяц схватил багермейстера за плечо и прошептал ему в ухо, леденея от страха: – Я прорвусь, только ты в меня верь. Сильно верь, хорошо?

Глава 9

– Я лысею, – сказал Кеша.

– Не выдумывай.

– Вот же. – Он склонился к зеркалу.

– Ты не лысеешь, милый.

– Точно? Посмотри. Дай я отдерну штору.

Кеша потянул за ткань. Снаружи к окну прижимался папа Агнии Кукушкиной.

– Чем это воняет? – спросил он.

Галя резко проснулась, морщась от шума. Глянула в иллюминатор, на зеленое, желтое, синее покрывало тайги.

«Надо же. Уснула под грохот пропеллера. И гад приснился. Оба гада».

Бывший муж не доработал. Мог бы состряпать все так, чтоб к пункту назначения Галя шла пешком, но из Якутска ее забрал большой грузовой вертолет. В вертолет набились местные музыканты. Балалаечники, гармонисты расселись по ящикам с подарками для гидромеханизаторов. Везли сгущенное молоко, сахар, лимоны, папиросы, печенье, леща в томате.

– Докатилась.

– Что вы говорите, Галина Юрьевна? – Администратор, москвич, подпрыгивал на чемодане с Галиными вещами. Весь круглый – живот, глаза, лысая головенка. Фамилия подходящая: Бубликов.

– Говорю, красота.

– О! Первостепенная красота!

Провинциальные музыканты откровенно таращились на столичную звезду, пихали друг друга локтями, подмигивали. Галя отвернулась к иллюминатору. Внизу петлял Ахерон. Темный, темнее утеса, тянущегося по левую сторону. Сопки, гольцы, гранит, искры слюды. Красиво? Да. Но красота эта суровая, мрачная… опасная. Даже сейчас, когда солнце палит и на небе барашки облачков. А ночью?

– Завтра во сколько? – спросила Галя Бубликова.

– Что?

– Во сколько завтра в Якутск?

– В семь!

– Хорошо.

Вертолет пошел на посадку. Завис над плоской вершиной серой, с каменными осыпями, горки и мягко приземлился.

Визитеров ждали. Трест «Гидромеханизация» прислал две машины: «москвича» и грузовик АМО с военными. Солдаты, не удостоив Галю взглядом, принялись перетаскивать ящики.

«Теряю популярность», – подумала Галя с иронией и сделала книксен перед худощавым, нет, болезненно-тощим офицером лет шестидесяти.

– Галина Печорская.

– Капитан Енин. Добро пожаловать. – Он взял чемодан и жестом пригласил москвичей в соответствующий автомобиль. Галя устроилась впереди, Бубликов – на заднем сиденье. Музыкантов засунули с солдатами и сгущенкой в кузов грузовика. Енин сел за руль «москвича», и они поехали вниз по склону. Вертолет оторвался от холма.