Гидра

У него была такая же ослепительно нежная улыбка. Он стал отколупывать затвердевшие куски на моей кисти.

– Ай… – вскрикнула я.

– Терпи.

Мне было терпимо больно, когда я горела, мне не было больно, когда я рассыпалась. А тут хлоп, и как будто перемкнуло какой-то ещё живой нерв. Он не остановился, он продолжал отдирать ставший керамикой слой.

– Амо, прекрати. Мне больно. Хватит. Ай.

А он не прекращал, он только говорил: «Тихо», «Терпи» или «Это для твоей же пользы».

Когда боль терпеть стало невозможно, Амо прилепил мою правую кисть к осколку руки.

– Амо, оставь, я всё равно не смогу с этим жить.

– Придётся учиться, – ответил он и продолжил.

Я уже затвердела. Я уже разбилась. Что ещё надо? Да я просто не хочу, чтобы кто-то это ворошил. Мне нравится смотреть на мир стеклянными глазами без слёз. Мне нравится не чувствовать холода и голода. Мне нравится не чувствовать. Я просто хочу лежать и смотреть на небо. И думать, как я буду по нему гулять с тобой.

Эта пытка продолжалась долго. Как я ненавидела его в те минуты! Боль была резкой и острой, как будто тебя сшивают толстой иглой. В какой-то момент мои стеклянные бесслёзные глаза не выдержали. И заплакали. И… ожили. Амо отошёл от меня и сказал:

– Всё.

А оно и, вправду, было всё. Боль утихала. Движение вернулось в руки и ноги. А я продолжала реветь, не понимая, от чего реву – от боли или от счастья. Амо сел рядом со мной и положил мне на плечо руку.

Во мне кипела злость. Может, потому что он два часа делал мне больно, может, потому что из-за этой прожорливой твари потерял своё ангельское обличие, а может, потому что он и был той тварью, которая это всё со мной сделала. Я скинула со своего плеча его руку.

– Хоть бы «спасибо» сказала.

– Какого хрена, может, тебе ещё орден вылепить?

– Тебя разбила Гидра. В чём виноват я?

– Гидра – это ты, и ещё миллион таких же дураков.

– В таком случае, я перед тобой свою вину загладил.

Амо развернулся и ринулся к двери. Я поймала его за длинную руку. Сейчас можно поругаться. Можно поплакать вместе и трижды проклясть Гидру. Можно разобидиться, насупиться и сесть по разные углы комнаты. Но нельзя. Никак нельзя, чтобы он уходил. Я прижалась к нему. Сильно прижалась, чтобы мы могли слепиться в маленькую, совсем маленькую Гидру. Я ведь никогда не знала, что это – быть слепленным с кем-то.

– Амо, хорошо было в Гидре?

– Плохо. По-дурацки. Ничего хорошего. Гидра направо, и ты направо…

– Ну и ладно, ну и направо…

– А ты хочешь налево.

– Почему вы так в неё стремились?

– Я думал, что в Гидре хорошо. Мы все так думали. Я в детстве читал такую книжку «Замок троллей», кто автор, не помню. Там всю книжку тролли строят прекрасный замок, а злой Леший им вредит. В конце они закидывают его камнями, и выясняется, что строили они тюрьму, в которую все и попали. По иронии судьбы за то, что закидали Лешего камнями. Когда ты строишь что-то с целой толпой, ты не можешь сказать, что ты строишь – прекрасный замок или холодную тюрьму. И когда тебе кто-то в этом мешает, ты не знаешь, кто он – урод, который хочет всё испортить, или пророк, который пытается тебя предупредить.

– Что ж ты, я же пыталась тебя оторвать?

– Ты бы оторвала меня, а ноги остались.

– Зачем тебе ноги, от Гидры никуда не уйти?

– Чтобы я мог гулять по небу. С тобой.

Стоило ли всё это переживать, чтобы услышать это? Не знаю. Но я это услышала. Тогда бы показалось, что нет. Сейчас казалось, что стоило. И ещё две тонны несчастий стоило бы пережить. Я взяла его за руку. Мы подошли к окну. Я не боялась, что сейчас не станет меня. В этом ничего страшного нет. Просто чик. И погас свет, звук, запахи, сознанье. Это, наверное, даже приятнее, чем просто ничего не чувствовать и, уж точно, приятнее, чем жить. Я не боялась погаснуть, но я не смогла бы никогда себе простить, если бы из-за меня не стало его.

– Высоко, – сказала я.

– Если ты боишься разбиться, мы разобьёмся.

– Я уже разбилась. Я боюсь за тебя.

– А я разбивался два раза. Было бы суждено насмерть, умер бы в первый раз.

– Тогда пошли.

Амо открыл окно. Улица звенела частушками. Закатное небо свежело феноменальной классичностью. В него больше не страшно было наступить, и мы наступили и…

… и мы пошли по облакам.

2011 год.