– Обстоятельства бывают сильнее нас. Да и сам я не в лучшей форме. Ах, если бы сменить эту клетушку на роскошные покои! Вообрази себе: просторная зала, стол на витых ножках… всюду свечи, ковры… музыка тихонько играет, не какую-нибудь новомодную трясучку, а терпкий, черный, как бразильский кофе, как кожа негра, электронный соул…
– Холопские представления о роскоши!
– Что ты понимаешь в роскоши? Ты, кому судьбой ниспослано родиться, скоротать век и умереть в рассыпающейся от ветхости, чуть получше этой, халупе, где помимо тебя обитает еще и стая самых разнообразных родичей?.. Если бы тебе хоть раз пожить так, как жил я, как приличествует человеку! Возможно, ты не была бы такой… кусакой.
– Нас, таких кусак, сорок с лишним миллионов в одном только Гигаполисе. Нам ничего не остается, как жить в трущобах, потому что вы любите бразильский кофе и столы на витых ножках.
– До чего примитивное, люмпенское суждение! Что же, ты думаешь, будто я родился в золотой колыбели и ел кашу с серебряной ложки?! Нет, я был таким же сопливым шпаненком, как и все мои сверстники. Слонялся по улицам с кодлой, дрался и прогуливал школу. Просаживал родительские рублевки на игорные автоматы и убивал время в пропахших табаком и аммиаком видеозалах. Разинув рот, таращился на кумиров с крохотными мозгами и дутой мускулатурой. Напялив на голову пластиковый пакет, нюхал всякую дрянь. Ширнулся пару раз, слава богу – достало ума остановиться. В четырнадцать лет потерял девственность при самых скотских обстоятельствах… И тоже до дрожания конечностей ненавидел буржуев. Но, в отличие от тебя, я решил вырваться из своего круга. И я добился этого, сам сделал себя. Получил все, о чем мечтал. Может быть, ненадолго – но познал, что значит жить по-человечески… А ты, как была, так и осталась «маргариткой». С детской ненавистью к чужому богатству и без всякого стремления добыть собственное.
– Наверное, ты прав, – соглашается она. – Мне не истребить в себе отвращение к твоему богатству, добытому за счет моей нищеты… Но сейчас мы оба сидим на помойке. И ты, нагулявший сало на чужих бедах, и я, упустившая счастливую возможность прихлопнуть тебя, как насосавшегося клопа…
Я смеюсь.
– Неубедительно. В ваших Академиях следует ввести курс идеологических споров. И вколотить в ваши утиные головы простую мысль, что в нормальном обществе не могут все быть богаты или бедны. Всегда кто-то будет жить лучше другого. И чем больше будет таких, как я, тем лучше, в конце-то концов, заживете и вы.
– Ладно тебе! Благотворитель обдолбанный… Сколько лет живу, а все слышу от таких сволочей, как ты: не мешайте нам урывать наши куски, мы же для вас стараемся, полюбите нас, и всем станет хорошо… А становится хуже и хуже.
– Сами виноваты. Не рветесь наверх. Привыкли бултыхаться в тине, как лягушки…
– Не каждый умеет воровать. Не каждый способен затоптать ближнего, чтобы вскарабкаться по его трупу чуть выше. Есть еще такая субстанция – совесть.
– Совесть? Гм… Что-то смутно припоминаю. Нечто из области метафизики. Астрология, алхимия… совесть… Или я ошибаюсь?
– Ошибаешься. Да и как тебе помнить? У кадавров и зомби она отсутствует по определению…
Сейчас я накинусь на нее, опрокину наземь. Пара пощечин – и она сделается смиренной, как рабыня. Одним движением руки располосую платье снизу доверху. Нашарю ее крохотную грудь, и будь я проклят, если она не оживет под моим прикосновением! Бедра эта ведьмочка раздвинет уже сама, открывая путь моей ладони к упрятанному в жесткую каракулевую шубку лону…
Потом последует тяжкий удар в основание шеи. А пока я буду булькать горлом и хрипеть, она змеей выскользнет из-под меня и уже спокойно добьет своими железными пятками.
К черту. Мне нельзя рисковать. Да и физическое состояние тому не благоприятствует: любой эротический позыв болезненным эхом отдается в паху.
– Тс-с! – я поднимаю ствол «уонга». – Кажется, явился хозяин.
Индира застывает. Ее профиль четко обрисовывается на фоне окна. Длинный нос с горбинкой, напоминающий клюв хищной птицы. Выступающий острый подбородок. Сбившиеся в колтун вздыбленные волосы. Юная Баба-Яга…
– Успокойся, я пошутил.
– Но я действительно слышала шаги! – шепчет она.
– Тебе мерещится. Спригган сюда не вернется. Он чует человека с оружием за версту.
– Плевать я хотела на сприггана! – взрывается она. – Там, снаружи, бродит какая-то сволочь. И если тебе не хватает пороху пойти и прогнать его, отдай мне «уонг», я сделаю это сама!
Возможно, это ловушка. Но, бог свидетель, преподнесенная в весьма точных интонациях.
– Хорошо, я выйду. Только учти: малейшая попытка своеволия!..
Я сдвигаю брезент и боком, чтобы не выпустить ее из поля зрения, протискиваюсь наружу.