Гиль-гуль

— Как закрывается? Еще же пятнадцать минут, я как раз собирался… нет уж, я сам, и так разленился до ужаса…

— Там уже моют полы.

— Иду! Все, даже переодеваться не буду… а… пойдете со мной за компанию? А то совсем нет аппетита…

Не попадает ключом в замок, какой-то он взбудораженный…

— Не вижу никакой связи… там, кстати, свинина с овощами, устраивает?

— Я только кошек не люблю… и засахаренные помидоры, вы же знаете. И это сунхуан… или худань… тьфу! В общем, тухлые яйца…

— А мясо собаки?

— Собак люблю. Особенно двадцать второго года рождения… и желательно, чтобы второго сентября, такую я бы съел с удовольствием…

— Тс-с-с… Ведите себя прилично…

Коридор пуст, но он же прекрасно знает, какая здесь слышимость…

— Хм, ну да… Да, так расскажите, зачем вас вызывали в управление?

— Ну, об этом лучше потом… поговорим. Кстати, только что я встретила Юнь-цяо, если вам еще интересно… тетя передала с ней пару словарей и письмо.

— Да? Ну и как… поживает Юнь-цяо?

— Вроде неплохо… повидала отца, говорит, что пошел на поправку. Завтра к ним зайду, хотите со мной? Сами с ней пообщаетесь… ну что, пойдете?

— В театр? Нет, я… нет, с меня хватит уже… впечатлений. А что пишет тетя?

— М-м-м… как вам сказать, тетя в порядке…

— Но что? Вы еще что-то хотели добавить…

— Да нет, все нормально.

— Не хотите мне говорить?

— Ну почему же… я думаю, как улучшить вам аппетит, вы же для этого меня позвали? Или, по крайней мере, не испортить…

— Что-то случилось?

— Да ничего не случилось… гусеницы какие-то там у них… давайте, я вам потом расскажу. Могу даже прочитать, если хотите…

* * *

Хотела собраться с мыслями и продолжить «прошлую жизнь», но что-то нет настроения… и давно уже нет, почти неделю я ничего не записывала. Скоро выйду из больницы и образы совсем потускнеют, даже сейчас мне уже трудно вспоминать так же сосредоточенно и подолгу, как в первое время… я устала думать об этом, мне просто надоело… поэтому неудивительно, что от смерти до следующего рождения все забывается, такие воспоминания только мешают человеку жить. Вот интересно, если б тот, кто раньше был моим дедом (если такой человек существует, конечно), прочел его дневники, он бы вспомнил свою прошлую жизнь? Думаю, что нет. И не потому, что дневники слишком формальны. Но зачем вся эта путаница нормальному человеку? Может сойти с ума. Ведь даже буддийские ламы не сразу себя вспоминают, только к 8-10 годам к ним медленно возвращается память… Вроде так, насколько я помню. Но если все это и правда существует, если такая информация хранится и передается из одной жизни в другую, то лет через 200–300 (если не раньше) наука до нее докопается. Научится вытаскивать из человека его прошлые жизни, может быть, даже распечатывать картинки. И не будет никаких секретов, все с детства будут знать, кем они были раньше… возможно такое? И родители будут говорить, например, так: «Ты у нас был убийцей в прошлой жизни, Петечка, вот и родился таким некрасивым, таким прыщавым уродом, к тому же тупым… но зато в приличной семье. Чего же ты хочешь? Не переживай, скажи еще спасибо, что руки-ноги целы… а будешь стараться, в следующий раз у тебя все наладится, ты на Павлика-то не смотри… Павлик в той жизни был круглый отличник, сын профессора, почти закончил институт. Жаль, конечно, что на него упал столб в самом расцвете… ну ничего, отработал карму. Зато теперь видишь, как ему все легко дается?» Пишу какой-то бред…

От нечего делать я стала просматривать дедовы дневники, разложила по порядку все тетради, даже пронумеровала. Раньше я особо не вчитывалась — открою, наткнусь на какую-нибудь «агитку» и тут же закрою. Но Макс прав — в них что-то есть… во-первых, в них чувствуется Время, даже один вид этих страниц, выцветшие синие чернила, некогда бархатные обложки с серебристыми обсыпавшимися иероглифами. Внутри, как правило, встречаются цветные вклейки на мелованной бумаге, с фотографиями или рисунками. Обычно это портреты Мао Цзэ-дуна. Или танцующие парами пионеры. Или цветы в кадках. Или животные в зоопарке. Во-вторых, в дневниках личность деда вполне чувствуется, я ошибалась, это не совсем уж сухой переучет событий, особенно впечатляет последняя тетрадь (1958 года), когда в Китае начались «перегибы». Он почти не пишет о своих личных переживаниях, но даже по скупым ироничным заметкам понятно, что пришлось ему там не легко. И что он был за человек, непонятно, и рассуждать на эту тему бесполезно, каждому — свое… Ведь если не знать Макса, то, прочитав его «Байки из склепа», тоже не поймешь, каким он был… Можно представить себе занудного пожилого брюзгу, ненавидящего свою работу… Так вот и сижу тут с этими двумя дневниками, и они чем-то похожи — и по стилю, и даже почерком. Сходство есть, это точно, не зря Макс любил их почитывать, чувствовал родственную душу…

Последние слова, написанные Максом: «Прощай, могила. И до новых встреч!», что особенного? Если не знать…