Гильдия темных ткачей

Облачная дева сбилась с ритма, оглянулась — жадные стебли замерли, словно испугавшись — и улыбнулась, протягивая руку. Он устремился к ней, разрывая травяные путы, но равнина качнулась навстречу. Он рухнул лицом в сухую лаванду…

И проснулся — в полете.

Извернулся, упал на спину. Выдернул руку из пут, поймал летящий кувшин. Острая боль в боку обожгла, заставила замереть на миг. Хилл сморгнул невольные слезы, прислушался, огляделся. Выругался при взгляде на опутавшие его тряпки, а заодно на острый угол тумбочки: он разминулся с виском Хилла меньше, чем на половину ладони.

В небольшой комнате никого. Две двери закрыты. Ширма, зеркало, комоды. Узкое окно в кисее окрашено рассветом. Явно гардеробная небедной дамы, судя по яркости платьев, молодой и не обремененной предрассудками. С улицы доносится грохот тележки и ослиное фырканье. Зеленщик? Молочник?

— Молоко, свежее молоко! — подтвердил девичий голос.

При упоминании молока живот скрутило голодной судорогой. Остатки воды в кувшине булькнули, напоминая об учиненном погроме. Выпутавшись из мокрых, пахнущих лавандой обрывков муслина и кружев, Хилл допил воду. Вздрогнул: по стене скользнула тень, за окном пронзительно всплакнула чайка.

Снова прислушался. За дверью напротив окна пряталась тишина, а из-за второй слышалось сонное дыхание двух человек. Воды в кувшине оказалось слишком мало — едва смочить пересохшее горло. Пить хотелось невыносимо, еще больше чем есть. Бок отчаянно болел и дергал, но Хилл, закусив губу, отодрал немного отмокшие остатки рубахи и ощупал рану. Края сошлись и почти не кровоточили, но кожа вокруг воспалилась и вспухла. А длина пореза, от подмышки до бедра, заставила вознести благодарственную молитву Светлой — за то, что до сих пор жив и не свалился спелой грушей прямиком в руки стражи, и Хиссу — что одарил вместе с тропами Тени способностью чуть не на глазах заживлять раны.

Хилл обтер мокрым муслином лицо и еще раз оглядел комнату. Передернулся, увидев на полу бурые пятна, отметившие его вчерашний путь — от двери к углу, завешенному сорочками. Наверняка, то же самое и в коридоре, и на лестнице… вроде была лестница…

Шисов дысс! Империал против ломаного динга, что кто-то из слуг уже побежал за стражей. Надо срочно выбираться.

Он поднялся, опершись о тумбочку, и снова выругался. Голова кружилась, ноги разъезжались, руки дрожали. Хорош убийца. Цыпленок, ощипать и в суп.

Три шага до окошка показались караванным путем через Багряные Пески. Держась за стену здоровой рукой, он осторожно выглянул сквозь кисею вниз, на улицу, и отшатнулся. Сердце оборвалось, оставив в груди пустую обреченность: цокая подкованными сапогами, из-за угла показалась полудюжина стражников при арбалетах.

Скорее, обратно на крышу! Найти пустой чердак, отсидеться. До завтра бок заживет. Давай, двигайся, багдыр`ца! Шевели опорками!

С трудом переставляя дрожащие ноги и подгоняя себя зуржьим матом, Хилл пошел — а скорее, пополз — к двери, за которой была тишина. И почти дошел, но поскользнулся на крови, упал на колени. Боль вышибла дыхание и погасила свет.

— Молоко, свежее молоко! — сквозь хоровод алых пятен и болезненный гул в ушах пробился голос молочницы.

— Доброго утречка, красавица, — ответил басом стражник. — Не боишься одна по улицам? Нынче в городе опасно!

— А чего бояться, когда вот она, наша защита и надёжа.

— Это правильно, красавица, — вступил второй.

— С нами не пропадешь! В обиду не дадим, только держись поближе, — хохотнул первый.

— Иди, иди к нам, милашка, — поддержал его хриплый тенор.

— Со всем нашим почтением, — хихикнула девица. — Молочка не желаете ли?

Стукнула крышка бидона, зазвенела струя.

— Вот это я понимаю, — отпив, пробасил первый и крякнул. — А не видала ли ты, красавица, чего подозрительного? Например, убивца, аки демон северный беловолосого да пустоглазого, ростом велика да рожей страшна?

Крынка с молоком пошла по рукам — было слышно, как вояки хлюпают молоком и отдуваются.

— Ой, страсти-то какие! Неужто прям демон-то? Да никак, сержант, сами видали?

— А то! Мы как вчера…

«Слава тебе, Светлая Сестра! Не за мной…»

Не понимаясь с колен, Хилл слушал, как сержант распускает хвост перед молочницей, как открываются двери домов и любопытные служанки присоединяются к утренним сплетням. Со слов сержанта выходило, что Ориса городская стража так и не поймала, но на охоту за нарушителями спокойствия бургомистр послал не только городскую стражу, но и портовую охрану, и курсантов Имперского Морского Корпуса.

— Гильдия Ткачей!.. — шепотом одной из служанок повис в замершем переулке на долгих несколько секунд. Повеяло обывательским страхом — вот-вот захлопнутся окна и заскрипят ключи в дверях.

— А что Ткачи? — встрепенулся стражник. — Мы вчерась четверых ихних уложили! Подумаешь, Ткачи!