Гилгул

***

«Двое всадников остановились на расстоянии четырех стадий‹Стадия – расстояние, равное примерно 125 шагам.› от городских стен, но третий подъехал к самым воротам. Его фигура была отчетливо видна на фоне серебристой полуденной травы. На нем красовались начищенные до блеска медные доспехи, медный шлем и багряный плащ офицера легиона. Конь его – невероятно красивый келекийский жеребец вороной масти – нетерпеливо гарцевал на месте, а всадник смотрел вверх, на гребень стены, ожидая, пока на нем появится тот, ради кого он приехал. Аннон быстро поднялся на защитную площадку, спросив на ходу шагавшего по пятам тысяченачальника царской охранной когорты‹$F Обычная когорта состояла из пятисот воинов.›:

– Ты отправил письмоносцев в Арамею?

– Да, мой Царь, – тот почтительно склонил голову. – Если ничто не задержит твоих посланников в дороге, арамеи прибудут не позднее завтрашнего вечера. Войска твоего брата, Царя Моавитянского, появятся завтра к полудню. Иегудеям же понадобится не менее трех суток, прежде чем они сумеют привести свое войско к Раббату. Не останавливаясь, он обернулся и взмахнул рукой. Пятерка стрелков-еламитян, державших в руках высокие медные луки, мгновенно взбежала на стену. Воины остановились, рассматривая ближнего всадника, извлекая стрелы из коротких кожаных колчанов и вкладывая их в тетивы. По улице, от военнохранилища к воротам, проскакал десяток всадников. Горожане опасливо вжимались в стены. У ворот старший манипулы, возглавлявший группу, резко, подняв облако пыли, осадил коня и, задрав голову, посмотрел на тысяченачальника, ожидая приказаний. Остальные встали у него за спиной. Кони фыркали и рыли копытами землю. В отличие от обычной царская охранная когорта была смешанной и вдвое превосходила обычную количеством воинов. В ней насчитывалось две с половиной сотни легких и пять сотен тяжелых пехотинцев, разбитых на манипулы, две сотни всадников и полсотни боевых колесниц. Аннон прошел по гребню стены ближе к воротам, спросил громко, обращаясь к пришлецу:

– Ты звал меня, всадник‹$FНа Древнем Востоке, как и позже, среди римлян и греков, лошади были редки и очень дороги. О ценности лошадей говорит и тот факт, что во время голода египтяне расплачивались ими с Иосифом за хлеб. В отличие от колесничных лошадей, содержавшихся в общих стойбищах, персональная лошадь покупалась и содержалась только за счет хозяина. Потому обращение «всадник» было синонимом понятия «богатый человек», «знать» или «аристократ».›?

– Я звал тебя, Аннон, сын Нааса, Царь Аммонитянский. – Смуглое лицо всадника смялось морщинами, сверкнули в жесткой улыбке белые зубы. – Мой господин, Царь Иегудейский Дэефет, приказал передать тебе его слова в точности: «Ты сделал, что сделал. Но теперь я знаю, кто ты и где ты. Клянусь именем Господа нашего, Га-Шема, что не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не умрешь! Я также клянусь именем Господа нашего, Га-Шема, что, если ты сбежишь, мои воины превратят Раббат в дорожную пыль. А после я все равно отыщу тебя, куда бы ты ни скрылся. Теперь это будет нетрудно. Ты знаешь». Так сказал мой господин. Конь горячо закрутился на месте, поднимая копытами облачка пыли.

– Мой Царь, – звенящим от ярости голосом сказал за спиной Аннона тысяченачальник охранной когорты. – Дай только знак – и этот дерзкий сын пустынной собаки никогда больше не сможет произнести ни слова. Твои стрелки готовы. Они ждут приказа. Аннон посмотрел на стрелков, несколько секунд подумал, затем качнул головой:

– Нет. Этого нельзя делать. – Он помешкал мгновение, а потом крикнул: – А ты не боишься поплатиться головой за своего Царя, всадник? Тот развернул нетерпеливо топчущегося на месте коня и крикнул в ответ:

– Не боюсь. Всем в Палестине известно слово твоего отца, Царя Нааса: аммонитяне не убивают письмоносцев, а также и любого, кто не держит в руке меч или копье. Аннон недобро усмехнулся.

– Я имел в виду не это. Скажи мне, всадник, верно ли, ты – один из тридцати, по имени Урия, сын колена хеттеева? Тот прищурился удивленно:

– Да. Я – Урия Хеттеянин, оруженосец Иоава, военачальника Царя Дэефета. Ты знаешь обо мне?

– Я знаю о тебе слишком много. Узнай же и ты кое-что о себе, Урия Хеттеянин. – Аннон тускло улыбнулся. – Остаток жизни твоей озарен славой и царскими милостями, но смерть ближе и несправедливее, чем тебе кажется. Когда ты вернешься в Иевус-Селим, твоя жена Вирсавия уже будет носить в чреве своем сына Дэефетова. Царь Иегудейский постарается сокрыть собственный грех, и ты умрешь ради благости его. А теперь поезжай, Урия Хеттеянин, и передай Царю своему, Дэефету, что я выслушал его слова и позволил тебе уйти живым. И поторопись, пока я не передумал и не нарушил слово отца своего. Урия удерживал коня не меньше минуты. Он смотрел на Аннона, а Аннон смотрел на него. Казалось, между ними протянулась невидимая нить, не позволявшая оторвать взгляд друг от друга. Наконец Урия тряхнул головой, усмехнулся недобро и крикнул: