Гилгул

– Тысяча пятьсот девяносто седьмой год. Вы рассказываете свою историю одному англичанину. Конечно, сглаживая и затушевывая слишком уж настораживающие подробности. Помните? На мгновение Саша ощутил запах кабака. Кислятины, пота, резкого табачного дыма. В ушах поплыли громкие голоса, говорящие на странном английском. Звон кружек, шипение жира на жаровнях, крики хозяина корчмы. Гогот и шумная потасовка в углу. Чад, плывущий по залу. Увидел внимательные глаза бледного остроносого человека с длинными черными волосами и тонкими усиками.

– Помните, – констатировал удовлетворенно Леонид Юрьевич. – Ну и набрались вы тогда, Александр Евгеньевич. Однако результат все-таки оказался впечатляющим. Девять лет спустя на сцене лондонского театра «Глобус» впервые была показана одна из лучших трагедий Шекспира о кавдорском тане, который сперва заключил союз с дьяволом, а затем решил обмануть его.

– «Макбет».

– Именно. Ваш рассказ претерпел существенные изменения в угоду драматургии, но смысл-то сохранился. Король Макбет вам никого не напоминает?

– Иегудейского Царя, – пробормотал Саша, подумав всего секунду.

– Верно, – улыбнулся Леонид Юрьевич. – Как говорится, попали в самое «яблочко».

– Значит, я беседовал с Шекспиром?

– И не только с ним. Тысяча семьсот девяносто девятый год. Германия, Веймар. Внушительных габаритов жизнерадостный мужчина. Помните? Кстати, вы так и не научились правильно произносить его фамилию по-немецки и выговаривали ее на английский манер – Геси.

– Гете?

– Верно. Иоганн Вольфганг Гете. Старик был настолько потрясен вашим рассказом, что не мог закончить своего «Фауста» двадцать четыре года. Каждый раз ему казалось, что пьеса недостаточно эмоциональна и выразительна или неточно передает суть замысла. Впрочем, и после окончания Гете не был полностью удовлетворен результатом. Он подошел к истине ближе других, однако и над ним властвовали стереотипы. – Леонид Юрьевич снова закурил, затянулся глубоко, выпустил дым к серому небу. – Что вы видите? – вдруг спросил он.

– Где? – не понял Саша.

– Над головой.

– Небо. Небо, затянутое тучей.

– Это не туча. Это страх. Страх, повисший над твоим городом, – спокойно ответил Леонид Юрьевич. – Тебе приходилось видеть его и раньше. Вспоминай, вспоминай, Гилгул. Это важно. – Он снова затянулся. – Конец прошлого века. Англия. Доктор Рослин Д'Онстон. Вспоминайте. Это гораздо проще, чем кажется. Вы были очень дружны с лондонской богемой. Кое-кого лечили. Среди пациентов, в частности, был чудаковатый молодой человек, писатель и философ. Звали его Роберт Льюис Балфур. Помните? Саша кивнул. Воспоминания рождались в его голове сами по себе. Его память была подобна рыбаку, выдергивающему рыбу из темной воды. Он действительно вспомнил мрачноватого молодого человека, вечно озабоченного собственным здоровьем. Помнится, тот особенно страдал желудком и вызывал к себе доктора Д'Онстона минимум дважды в неделю.

– Роберт Льюис Балфур Стивенсон, – прошептал Саша.

– Верно. Вы рассказали ему о своей жизни, и он написал роман о докторе Джекиле и мистере Хайде. Потрясающая история о Добре, которое, превращаясь в злодея Хайда, убивает людей. Там-то были прямые намеки на вашу персону. Например, Роберт Льюис назвал истинную профессию Гончего в той жизни. Джекил был доктором. Очнувшись, он, как и вы, не помнил поступков Хайда. И, кстати, в первом варианте рукописи доктора звали не Джекил, и даже не Джек Килл, – как во втором варианте, – а Джек Кэтч‹$FИмеется в виду роман Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Игра слов: «Kill» – убивать. «Jack Ketch» – палач. «Hide» – прятаться. Здесь – «прячущийся».›. Название, как и сам роман, полны метафор. Прочтите его внимательно, Александр Евгеньевич. Он о вас. Позже Стивенсон рассказал вашу историю своему знакомому, тоже писателю, Оскару Фингалу О'Флаэрти Уилсу Уайлду, и в тысяча восемьсот девяносто первом году Уайлд закончил свой «Портрет Дориана Грея». Этот роман тоже о вас. – Леонид Юрьевич затянулся последний раз, затоптал окурок и продолжил: – Точнее, о человеке, захотевшем жить вечно. Так и случилось. Грей перестал стареть, вместо него старел портрет. Так вот, под портретом Уайлд подразумевал вашу, Александр Евгеньевич, душу. А теперь вспомните, чем заканчивается каждая из четырех вышеназванных книг?

– Смертью главного персонажа, – пробормотал Саша.

– Именно. И Шекспир, и Гете, и Стивенсон, и Уайлд знали, что ничем не могут помочь Гончему. Их книги были скорее напоминанием вам и предупреждением всем остальным – Зло хитрее любого из смертных. Кстати, – Леонид Юрьевич посмотрел по сторонам. – Раз уж мы все равно разговариваем, не могли бы вы все-таки опустить руку? Люди ведь смотрят, неудобно. Могут не так понять. И потом, если бы я решил кинуться на вас с ножом, поднятая рука меня не остановила бы.

– Пожалуй. Саша опустил руку. Но продолжал внимательно следить за собеседником.