Гиляровский

Морозов описал чернильницу в подробностях: «Эта железная памятка хранится у меня до сих пор. Доска чернильницы держится на четырех ножках и имеет размер 17x31 сантиметр; в правом переднем углу ее ввинчены тиски, в левом — наковальня, позади них две восьмигранные чернильницы, в левом заднем углу — щитки для коробки спичек, в центре — приспособление для хранения ручек и карандашей. Чернильница вся на винтах и может быть легко разобрана на составные части».

Не исключено, что Гиляровский мечтал избавиться от этого произведения кустарного искусства. А тут — удобный случай представился.

Единственно, что не любил Гиляровский, — когда гости брали, не спросивши, книги из его библиотеки, а потом не возвращали. Он долго думал, как с этим бороться, и в конце концов нашел гениальное решение. Заказал себе экслибрис с надписью: «Эта книга украдена из библиотеки В. А. Гиляровского».

Воровство книг сразу же прекратилось.

* * *

В 1908 году Владимир Алексеевич отметил свой первый значительный юбилей — двадцатипятилетие литературной деятельности. Что же произошло в далеком 1883 году? Сотрудничать с газетами он начал двумя годами раньше. Выпустил первую книгу значительно позже. Что взял он за точку отсчета, какое событие? Может быть, памятную волжскую поездку, которая, словно экватор, разделила его жизнь на две части? Нет, публикацию своего первого рассказа. Но с таким же успехом он мог исчислять свою деятельность и от публикации своего первого стихотворения, и от написания первого рассказа, и от первой публикации вообще — да мало ли найдется поводов?

Видимо, Гиляровскому вдруг захотелось праздника, и юбилей просто придумался. Наш жизнелюб запросто мог себе позволить эту маленькую шалость.

Шалость, однако, вышла колоссальная. Громадные хвалебные статьи. Влас Дорошевич в «Русском слове», там же Владимир Немирович-Данченко и в те времена влиятельный писатель Петр Сергеенко. «Русские ведомости», «Голос Москвы», «Раннее утро», «Рампа и жизнь», «Театр», «Новости сезона» — всех не перечесть.

В Столешники пришел сам С. А. Муромцев, опальный председатель Первой Государственной думы. Были депутации и от пожарных, и от журналистов, и от наборщиков, и даже от Хитрова рынка. Из Таганской тюрьмы пришло трогательное письмо от сидельцев.

Ближе к вечеру собрались литераторы. Все настроились говорить скучные речи. Первым заговорил представитель от «Русского слова». Долго говорил, проникновенно. В какой-то момент обратился к хозяину:

— Ваше острое талантливое перо вскрыло много язв нашей неприглядной действительности…

— А теперь давайте вскроем вот эти двери, — перебил юбиляр, — выпьем там и закусим!

Схватил за руку оратора и потащил в столовую.

Торжественная часть была бесцеремонно скомкана. Впрочем, никто об этом не жалел.

Подарков было море разливанное, один другого краше. Выделялся мозаичный стол, присланный из Миргорода, из керамической мастерской Училища имени Гоголя. Под руководством П. Ваулина, руководителя той мастерской, лучшие ее ученики сделали каждый по одному авторскому изразцу, из которых и вышла столешница.

Влас Дорошевич разразился поздравлением на странице своего «Русского слова»: «Ты мой старый товарищ! Ты „подвигом добрым подвизался“. По мере сил своих ты делал то же „великое дело русской литературы“, то же, что творил… наш отец, отец всех нас, отец Льва Толстого, так же, как и твой, — „солнце“ Гоголя, всей русской словесности. Ты „милость к падшим призывал“. И делал это единственным достойным в литературе путем: писал правду"».

Поклонники, не обладавшие такими широкими возможностями, просто слали письма на квартиру Гиляровского. Поздравлений было столько, что Владимир Алексеевич вынужден был опубликовать в «Русских ведомостях» послание:

...

«Покорнейше прошу не отказать напечатать в вашей уважаемой газете следующее мое письмо:

Много приветствий сердечных, славных получил я 30-го ноября в день 25-летия моей литературной деятельности. Ответить на каждое нет никакой возможности. Примите же вы, приветствовавшие меня, мою глубокую, сердечную благодарность за милое ко мне отношение. Примите спасибо от всей моей души.

Вл. Гиляровский».

Москвичи отнеслись к этому с пониманием. Действительно, на мешок писем не ответишь. Конечно, можно было усадить за это дело верного Колю Морозова, но все равно не то. Через секретаря — совсем не то. Лучше уж сразу всех — но лично.