Гиллеспи и я

Разумеется, не было и речи о том, чтобы праздновать Хогманай дальше. Когда я вышла из уборной, пошатываясь, но избавившись от тошноты, преподобный Джонсон и еврейские гости уже успели откланяться, а Энни лежала у себя в спальне; Мейбл и Джесси бегали вокруг нее с мисками и влажными полотенцами. Увы, никакими губками не удалось спасти платье Элспет, и ей пришлось уйти. Педена отвели домой приятели из Художественной школы, а Нед отправился на поиски доктора, который согласился бы приехать в новогоднюю ночь. Мне предлагали остаться у Гиллеспи до прихода врача, но по правде говоря, хотя меня уже не мутило, я нечеловечески устала и продрогла и больше всего на свете хотела отдохнуть. Мейбл любезно проводила меня по туманной улице до Квинс-Кресент, где я уверила ее, что иду на поправку, и мы расстались. Она вернулась в дом номер одиннадцать, чтобы отсылать новых гостей, а я залезла в постель и погрузилась в блаженное беспамятство под грустную колыбельную ночных колоколов и далеких пароходных гудков.

9

По счастью, той ночью никто из нас серьезно не пострадал: недомогание продлилось лишь несколько часов, даже у Педена, которому пришлось особенно худо. Осмотревший его доктор сначала предположил, что пациент просто-напросто хватил лишнего, но позднее изменил свой диагноз, когда обнаружил аналогичные симптомы у Энни. Решив, что, скорее всего, они «что-то не то съели», доктор прописал каломель и содовые порошки. От мысли, что виновата ее стряпня, Энни пришла в ужас. Однако, по мнению Педена, причина крылась в чем-то другом, ведь они с Мейбл поужинали у друзей, и он весь вечер не притрагивался к угощению — не проглотил даже крошечного пирожка.

По правде говоря, он нас озадачил. Боли в желудке и тошноту испытывали всего три человека: Энни, Педен и я. Энни пробовала все блюда еще во время приготовления, а за ужином лишь немного поклевала закуски. Без ее участия испекли только черный кекс и торт, который я принесла в подарок. Я съела три блюда: волован, ломтик черного кекса и кусочек торта. Получается, меню у нас с Энни отчасти совпадало, но все же не было полностью одинаковым. А значит, как я сообщила ей наутро, когда она зашла меня проведать, вместо еды следовало обратить внимание на напитки.

— Я пробовала горячий эль, — сказала я. — Может, туда попали тухлые яйца? Но тогда Нед бы тоже отравился. Еще я выпила бокал пунша. И мы все пили чай перед приходом Элспет, помните?

Энни была бледной и встревоженной, но в остальном как будто оправилась от тяжелой ночи.

— Позже я снова пила чай, — сказала она. — А кроме этого — только пунш.

Я задумалась.

— Пожалуй, чай тут ни при чем.

— Уолтер пил пунш — собственно, он больше ничего и не пил.

Мы переглянулись.

— Вы ведь резали апельсины — они были нормальными на вид? — спросила я.

— Вполне, — немного обиженно ответила Энни.

— Где вы их купили?

— У Маклура, в бакалее, но они выглядели как обычно.

— А корица?

— На вид была отличная.

Вскоре нам предстояло узнать, что ни апельсины, ни специи не были испорчены, а отравление было отнюдь не случайным.

* * *

Около полудня, возвратясь на Стэнли-стрит, Энни обнаружила, что Джесси до сих пор наводит порядок. Из-за поразившего нас недуга в квартире царил хаос, и всю домашнюю работу пришлось оставить на утро. Джесси вымыла посуду и пыталась оттереть пятна с ковра в гостиной. Достав из мусорного ведра пропитанные вином апельсины и специи, Энни принялась разглядывать их и ворочать ложкой, однако толком не знала, что искать. Поскольку явных признаков гнили или плесени не обнаружилось, она заключила, что причину отравления не рассмотреть невооруженным глазом. Тогда она отправилась в мансарду. Девочки с Недом ушли в гости к Элспет, и Энни решила прибраться в их спальнях, пока никто не мешает.

Начав с комнаты Роуз, она вскоре перешла к Сибил и именно там сделала злосчастное открытие. Среди разбросанной на полу одежды валялся передник дочери, который обычно висел на кухне. Сибил надевала его накануне. Взяв передник в руки, Энни обнаружила, что передний кармашек топорщится. Сперва она решила, что девочка снова стащила с кухни спички — это неизменно сердило и расстраивало Энни. Со вздохом она пошарила рукой в кармане и неожиданно вместо коробка вынула смятый бумажный шарик — в расправленном виде шарик оказался пакетиком порошка, которым в те годы травили крыс и мышей. Пакетик был пуст и усеян загадочными темными пятнами, в складках остались крошки сине-черного яда.