Гиллеспи и я

Утром меня разбудил топот копыт по гравию и бряцанье сбруи. Неохотно выбравшись из постели, я подошла к окну спальни. Поздней осенью и ранней зимой, когда небо после рассвета долго остается пасмурным, сразу и не определишь, который час. Я выглянула наружу: солнце уже встало, но спряталось за свинцовыми тучами. Хотя из спальни было видно лишь край подъездной дорожки, я рассмотрела задние колеса старого кэба, стоящего у входа. В Мерлинсфилд редко наведываются посторонние, и первой мыслью было, что Нед все-таки принял приглашение. В ту же секунду снизу послышался грохот: кто-то барабанил в дверь бронзовым молотком. Агнес обычно не выходила раньше восьми и, вероятно, еще спала у себя в домике. Я набросила поверх сорочки шаль и босиком бросилась вниз, подгоняемая настойчивостью неизвестного гостя, затем пробежала через холл, едва не спотыкаясь и взволнованно крича:

— Одну секунду! Уже иду!

Отодвинув засов, я распахнула дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина средних лет в пальто и котелке, приземистый и крепкий, с темными аккуратными усами — словом, обыкновенный, ничем не примечательный тип.

— Доброе утро. — Он осмотрел меня с ног до головы.

Я молчала, хватая ртом воздух. Сердце колотилось — видимо, от пробежки по лестнице в полусонном состоянии. Незнакомца сопровождали три человека — двое из них в полицейской форме. Чуть поодаль стоял угрюмый кучер, прислонившись к кэбу. Все они с искренним любопытством глазели на меня. В одном из полицейских я узнала Джона Блэка — любителя мятных леденцов, который допрашивал меня несколько месяцев назад. Незнакомец глянул через плечо, словно ожидая подтверждения, и, когда Блэк кивнул, вновь повернулся ко мне.

— Мисс Бакстер?

— Да, — отдышавшись, ответила я. — Доброе утро, господа.

— Мисс Гарриет Бакстер?

— Совершенно верно. Могу ли я узнать, кто вы такой?

— Младший инспектор детектив Стерлинг, мэм.

— О боже! Что случилось? С Недом все хорошо?

Детектив бросил на меня пронзительный взгляд.

— Хорошо, насколько это возможно, мисс Бакстер. Однако сегодня нас интересует вовсе не мистер Гиллеспи. Я обязан вам сообщить… что у меня приказ о вашем аресте.

Он продолжал что-то говорить, но я не разбирала слов. Присутствующие наблюдали за нами с живым интересом, выдыхая клубы пара в морозный утренний воздух. Каменные плиты на полу леденили мне ноги, словно сталь. По дорожке, пыхтя и поправляя передник, бежала Агнес, встревоженная неожиданным визитом.

— Мисс Бакстер! — Она испуганно бросилась мне на помощь, но констебли шагнули ей навстречу, преграждая дорогу, а их третий спутник (как я догадалась, еще один детектив) отвел ее в сторону и начал что-то тихо втолковывать. Агнес замерла и уставилась на меня с открытым ртом.

Стерлинг говорил и говорил, почти вплотную приблизившись ко мне. Помню, я рассеянно разглядывала его густые усы — состоящие из тысяч отдельных волосков, они шевелились все разом в такт движению губ. «Интересно, ему часто приходится их подстригать? — думала я. — Как странно устроены люди! Меня сейчас арестуют, а я рассуждаю о чьих-то усах».

Ошеломленная внезапным поворотом событий, я не произнесла ни единого звука. Наконец мы сели в кэб, который уверенно, но не слишком быстро понесся на юг по Балмор-роуд. Полицейские молчали: Блэк теребил рыжие бакенбарды, а Стерлинг, сложив руки на груди, таращился на меня с нескрываемым любопытством. Их коллеги — видимо, из местного отделения полиции — остались в Мерлинсфилде обыскивать сад и особняк. Я смотрела на дорогу через заиндевевшее окно, потрясенная несуразностью сцены. Очень скоро — возможно, через несколько часов — полиция поймет, что допустила ужасную ошибку.

Борясь с нарастающей тревогой и до конца не веря в происходящее, я неожиданно для себя издала короткий смешок. Стерлинг, переглянувшись с Блэком, достал засаленный блокнот и что-то нацарапал в нем огрызком карандаша. Я похолодела: похоже, он еще припомнит мне этот нервный смех.

Пятница, двадцать пятое — вторник, двадцать девятое августа 1933 года Лондон

Пятница, двадцать пятое августа. Не хочу показаться излишне сентиментальной, но, признаюсь, я пережила ужасное потрясение. Со вчерашнего утра я не могу работать ни над мемуарами, ни над этим дневником. Только сейчас я заставила себя взять ручку, но мысли по-прежнему путаются.

Почти все время я лежу в постели, глядя в небо. Меня мучает жгучая боль под ребрами. Дни стоят невыносимо знойные. Иногда я подхожу к окну, но оттуда не доносится ни ветерка. Снаружи жизнь течет своим чередом. Время от времени во двор пригоняют «Даймлеры»; от их раскаленных на солнце капотов поднимается такой жар, что воздух подергивается рябью. Иногда из гаража выходят молодые рабочие с закатанными рукавами. Они моют автомобили и резвятся, брызгаясь и бросаясь друг в друга губками.

Иногда я подхожу к двери и настороженно прислушиваюсь. Медж и Лейла все так же щебечут в столовой.