Гильза

А Христофор в это время преспокойно валялся дома под кроватью, найдя там укромное место за чемоданами. И из многочисленной барашкинской семьи никто не догадывался о Христофоровом присутствии! Напротив, строились жуткие догадки, типа, «зарезали» или «живьем закопали». Он был последним, седьмым ребенком, любимым. Его баловали, как могли, убого, по-барашкински, жалкими сластями да штанами собственноручно сшитыми из дешевой материи. Колькину мать, всю жизнь драившую подъезды, очень осуждали за столь необдуманную жизнь. Зачем столько детей? Как их одеть, обуть, прокормить? Муж – простой слесарь, доход невелик, но и он становится крохой в таком огромном семействе. А когда страну потрясло всеобщее безденежье, Барашкины совсем на мель сели. Летом, правда, отправлялись за город, в лес грибами-ягодами помышлять. Но в нынешнее время разве этим прокормишься? Два старших брата Барашкина уже обзавелись собственными семьями. Другие еще не оперились, но претендовали на самостоятельность.

Колька-последыш, можно сказать, ни в чем не нуждался. Донашивал одежонку старших братьев, и от всех понемногу регулярно получал еду в виде разных кусков. Не шиковал, но был уверен, что жить можно. Четверо сестер Барашкиных, следующих одна за другой, души не чаяли в младшем брате! Теперь они стояли сзади матери и плакали навзрыд.

Смирнову все происходящее казалось какой-то фантасмагорией. Он никогда не дружил с Христофором, так как дружить тот не умел. Но на рыбалку ездить с ним – одно удовольствие! Едет Смирнов с удочкой один – ничего не привезет, едет с Христофором – всегда с рыбой. Колька словно знал большой рыбий секрет. Эта тварь бессловесная так и липла к нему. Удивительно, но Христофору, признанному скряге, было не жаль делиться своими охотничьими приемами да и добычей с другими, со Смирновым, например. Тот всегда был спокоен и уверен на все сто процентов, что, если с ним рядом Христофор, все будет хорошо и ничего непредвиденного не произойдет.

Колька не ленился, если нужно, и встать пораньше, и пройти пешком несколько километров, и нести тяжелую поклажу, и сидеть не шелохнувшись много часов кряду.

Смирнов не то, чтобы был привязан к Христофору, а испытывал некоторое уважение к нему, учился у него терпению и находчивости. Именно Христофор, когда он подавился на рыбалке костью из ухи и стал задыхаться, вмиг сообразил, что следует делать: влил ему в горло подсолнечного масла, и кость, заскользив, ушла вниз. Фельдшер в школе, узнав от Смирнова об этом случае, сначала посмеялась, а потом резко осудила Христофора за его старания, обозвав идиотом. Но Смирнов знал, что Христофор – умница. Никто другой не умел определять заранее, какой будет клев. А Христофор умел. И никогда не ошибался! Он даже пытался обучить своим наблюдениям Смирнова, но эти премудрости того лишь пугали.

Когда Смирнов узнал, что Христофор служит в Чечне, он ни на минуту не сомневался, что с ним ничего не случится. Потому что таких проныр пуля обходит стороной. И сейчас, стоя возле гроба Христофора, он не переживал, а только удивлялся и удивлялся. Наверное, когда гроб с гильзой зароют, Христофор заявится, как всегда, скромно опустив голову, и поинтересуется серьезно, насколько это возможно:

– Зачем памятник мне при жизни поставили? Не такой я и великий человек.

Отец его после этих слов оклемается от инсульта, встанет с кровати, всыплет Кольке ремнем, а мать, как всегда, в сердцах заберет ремень. А потом Смирнов с Христофором поедут целенаправленно за окунями, далеко-далеко, в проверенное место. По пути слямзят в магазине буханку хлеба и съедят ее ночью, возле костра, заедая большие куски ароматными запеченными костлявыми окунями; и Христофор не даст спокойно заснуть и будет до утра заливать басни про атаки, штурмы и споет пару блатных непристойных песен, прослезится, вспомнит Ленку Шевкунову, не понимающую сложного барашкинского сердца, позволит вздремнуть несколько минут, потом вскоре вскочит и заставит Смирнова вскочить и прыгать, чтобы согреться, а потом они, усталые, вернутся домой.

Колька заживо сгорел в танке вместе с двумя своими товарищами. Это произошло в теперь уже печально-знаменитом городе Грозном. Одни очевидцы утверждали, что наши не имели возможности подобраться к горящей машине и помочь экипажу спастись. Обстрел был такой, что головы не поднимешь. Другие тихо констатировали: танк подбили наши, так как Колька с приятелями за деньги что-то сообщил чеченцам.

Подробности канули в лету. Лишь одна правда была очевидной – погибли молодые парни, сгинули, ветер развеял их угольный прах, и не осталось от ребят ничего, кроме гильз от артиллерийских снарядов.

На кладбище директор произнес необходимую траурную речь. Держался он достойно, был спокоен и сдержан.

А завуч Нина Ивановна не сдержалась, закричала страшным голосом, завыла белугой.