Я его выслушала и не нашла, что ответить. Тут, по идее, надо было бы сказать: «Да хорошо. Я поняла». Но это лишнее. Я думаю, что такого доктору Шепарду не надо, ему нужна правда, а не прямое повиновение. Сложность состояла в том, как передать в словах то ощущение, что заставило меня сидеть на полу в ванной, вцепившись в белую раковину до побелевших костяшек на пальцах?
— Это был вторник, — я решила рассказать как есть, если запишет «возможная суицидница», пусть пишет, — одиннадцать вечера, я лежала в своей кровати, тупо уставившись в потолок, и размышляла о своей жизни, о том, что происходило, что происходит и что будет дальше. Почему-то мне рисовались слишком четкие картины моего будущего, от этого стало так тошно, что мне стало трудно дышать, дальше как в тумане: я что-то делала, но я четко помню свою мысль: «Я не хочу жить! Я не хочу жить!». В сознание пришла в ванной, когда умылась ледяной водой, и этот ужасающий страх стал проходить. Моя будущая жизнь нарисовалась не в слишком красивых цветах, все было предсказуемо, все действия были необходимыми, потому что так положено, и все эти «должнанадодолжнанадо». Я четко видела, как хожу в гребанный университет Бергена и учусь там на идиотского бухгалтера, потом, как я ранним утром хожу в какую-нибудь компанию, как сижу за этим столом в окружении бумаг, цифр и калькуляторов, и так каждый день, по своей тупости забывать какой-нибудь долбанутый отчет и как меня отчитывают.
— Вы не просто не хотите жить, — Шепард сделал небольшую пометку, и, дождавшись, когда я посмотрю на него, он продолжил говорить, сжав пальцы в замок. — Вы не хотите жить жизнью, которую вам нарисовало ваше сознание. Вам страшно, что ваша…
— Страх не был вызван этой серой жизнью. — Прервала я его, когда мысль наконец сформировалась в моей голове. — Он был вызван полным безразличием к этой серой жизни. В голове не было мысли, что надо взбунтоваться, надо что-то сделать, я лежала и думала, что «окей, так и проживу свои остатки дней». Мне от этого стало страшно, доктор Шепард.
— Я вас понял, — ответил он после продолжительной паузы, которая, наверное, длилась минуту, не больше. Было мне неловко? Нет, мне было все равно, я могла молча просидеть здесь до конца, но не сейчас, я ведь правда пришла за помощью. — Когда в первый раз заметили неладное?
— На вечеринке, когда поняла, что меня не волнуют сплетни, которые будут пускать по школе. Безразличную пустоту я перепутала со взрослением. Что-то типа: «Эй, смотрите, плевать я хотела, что вы все подумаете, потому что я выше этого», а на самом деле это было: «Просто мне все равно, что ты думаешь обо мне, так же, как мне плевать, что я уже не ела три дня, потому не сходила в магазин, и меня это вообще не волнует». После того случая я, кстати, и заметила, что у меня пустой холодильник, в котором даже обычного сыра не оказалось, не то что обычной еды. И в супермаркете я всегда долго ходила между полками, тщательно прописывая свое меню на неделю. Если оно было сложным, я выбирала блюда побыстрее и побольше, чтобы меньше готовить. Если легким, то я выбирала ингредиенты для интересных блюд, мне нравилось пробовать все новое.
— Но в этот раз было по-другому?
— Да, я зашла в магазин, накидала какой-то еды в тележку и вернулась домой. Я даже на мгновение не задумалась о том, какая будет неделя, и что я хочу приготовить — мне стало плевать на это. Потом я перестала следить за каждым своим таким подобным выпадом, потому картина теперь изменилась в общем, и это трудно было не заметить, но мало кто заметил, тут уже, наверное, моя вина.
— Почему?
— Я слишком хорошая актриса, — мягко ответила я, улыбаясь самой счастливой, добродушной, широкой улыбкой, наблюдая за доктором, который слегка вскинул брови, довольно сильно удивленный моей игрой, и быстро сделал заметку. Когда улыбка сползла, и безразличие вновь отразилось на моем лице, его брови вернулись на место, сопровождаясь легким кивком головы и новой заметкой в блокноте. — Но они тоже со временем стали замечать, что что-то не так, пока мне удается водить их за нос.
— Как в двух словах вы можете описать свое состояние?
— Черная дыра. — Быстро ответила я, потому только этими словами можно описать мое состояние и еще парочку тоже. — Пустой вакуум.
— Вы предпринимали попытки избавиться от состояния черной дыры?
— Предпринимала, но становилось или хуже, или эффект был недолговечен, самое большое — три дня. — И то после этого у меня случилась паническая атака, после которой я несколько часов просидела в холодной ванной, потому что мне было страшно идти в пустой и темный дом, где я была одна.
— И что приносило самый долговечный эффект?
— Кто. — Быстро поправила я его, закрывая глаза. Всю дорогу до больницы я шла с мыслью, что надо сделать все что угодно, чтобы не зашел разговор о Шистаде, как угодно изловчиться, но не рассказывать об этом, потому что тут нечего обсуждать совсем. —Третьекурсник, говорю сразу, никаких теплых чувств у меня к нему нет, он тот еще козел.
— Как мы его обзовём, или вы хотите, чтобы я знал его настоящее имя?