Гиммлер. Инквизитор в пенсне

Вообще, вмешательство Гиммлера в личную жизнь могло принимать самые причудливые формы. Так, например, высший руководитель СС и полиции в Альпийской области Эрвин Рёзенер в апреле 1942 года обратился к Карлу Вольфу с личной просьбой. Он просил узнать, как отнесется рейхсфюрер СС к тому, что Рёзенер подаст второй раз на развод. Причиной развода являлся очередной внебрачный ребенок. Гиммлер дал разрешение на развод и на очередной брак, однако после этого стал действительно вмешиваться в личную жизнь Рёзнера. Того могли вызвать на несколько недель в Берлин только для того, чтобы Гиммлер стал его поучать принципам семейной жизни. Не менее показательным был пример 56-летнего группенфюрера СС и генерала-лейтенанта полиции Герберта Беккера. В 1943 году Гиммлер поинтересовался у Беккера, не была ли склонна его супруга к однополым отношениям (подобное подозрение вызвали перлюстрированные письма). В ответ на это Беккер стал заявлять, что «его брак основывается на национал-социалистических принципах супружеского сосуществования». После этого Гиммлер выразил надежду, что семейная жизнь Беккера все-таки приведет к рождению детей.

Если посмотреть на время, когда Гиммлер активно занялся созданием «идеальной» модели взаимоотношения полов, то оно придется на 1936–1937 годы. Именно в 1937 году Гиммлер произнес перед группенфюрерами СС речь, которая была посвящена проблеме увеличения рождаемости. Что же Гиммлер считал угрозой для рождаемости? Уже в 1937 году он сам сказал, что его выводы были построены не на результатах научных исследований, а базировались на его политическом опыте, который он приобрел, когда в 1933–1934 годах только возглавил немецкую полицию. Рейхсфюрер СС полагал, что рождаемости в первую очередь угрожали гомосексуализм и аборты. По его расчетам в Германии имелось около 1–2 миллионов гомосексуалистов, что составляло около 10 % мужчин, которые могли бы иметь детей. Гомосексуалисты выбывали из процесса воспроизводства потомства. Гиммлер, не скрываясь, говорил, что «если все оставить так, как есть, то наш народ будет испорчен этой эпидемией».

Вторая угроза для будущего «нордической германской расы» крылась в абортах. Гиммлер предполагал, что каждый год в Германии их совершалось от 600 до 800 тысяч. Его удручало, что ежегодно Германия недосчитывалась нескольких сотен тысяч детей. Но куда больше его беспокоило то, что после аборта около 300 тысяч немецких женщин ежегодно становились бесплодными. Кроме этого, по его подсчетам, ежегодно во время и после абортов умирало примерно 30–40 тысяч женщин. Для него это были «страшные, но отрезвляющие цифры».

Как результат, Гиммлер возлагал вину за это неудовлетворительное демографическое состояние на двуличную христианско-буржуазную мораль. Именно эту мораль он винил в абортах, на которые решались беременные девушки, рисковавшие стать матерями-одиночками. Он подчеркивал, что если у мужчины есть любовница, то общество смотрит на это сквозь пальцы. «Однако, если девушка благоразумна, следует законам природы и зачинает ребенка, то общество отворачивается от нее». То же самое общество возмущается, когда девушка рожает этого ребенка вне брака. В разговоре с личным врачом Гиммлер как-то произнес следующую речь: «Характерным выражением этого двойного стандарта является тот статус, который по обычаям среднего класса получают дети, родившиеся от таких связей и получающие название незаконнорожденных. Такое определение подразумевает, что они не состоят в родстве со своим отцом и его семьей. Фактически закон гласит, что бастарда и его отца нельзя считать родственниками. Природа лишается своих прав лишь для того, чтобы сохранилась видимость приличий в обществе, где доминирует средний класс. Отец лишается возможности делать самые естественные вещи на свете: обращаться с ребенком как со своим собственным и заниматься его воспитанием. По закону это не его ребенок, а ребенок женщины, которая не имеет к нему никакого отношения, может быть, за исключением того факта, что мужчина дает ей деньги. Кроме того, ему нельзя жениться на матери ребенка, так как он уже женат. Если он живет с ней, закон называет это конкубинатом, а проблемы, вызванные откровенным скандалом, должна улаживать полиция. Сведения подобного рода постоянно поступают к моим людям.

Человек в такой ситуации лишается доступа к своему ребенку. Он снова идет против закона, если хочет усыновить ребенка, пока у него есть собственные дети или хотя бы возможность их завести. Иными словами, закон вступает в прямое противоречие с нашей вопиющей природной потребностью — детей, как можно больше детей! Мы должны проявить храбрость и решительно действовать в этом вопросе, даже если церковь окажется к нам в еще большей оппозиции, — чуть больше или чуть меньше, не имеет значения».