Гимн шпане

На долю секунды я представил, как президент Франции в ярко-синем мундире мечется от рассвета до заката среди контейнеров со всякой снедью. Откинувшись назад, я отодвинулся как можно дальше от источника резких звуков; завтра утром позвоню Мари-Пьер, она должна вернуться в конце недели, и раз я все равно поеду в Гавр, то могу забрать ее оттуда, а переезд мы осуществим вдвоем с Жилем, если что — наймем грузчиков. Уголок продолжал разливаться соловьем: взять хоть меня, тут все только и делают, что пьют, пьют и воруют, везде, в каждом павильоне. А меня за воровство и пьянство уволили, вот и пойми что-нибудь. Думаю, я просто не приглянулся новому хозяину, да, это единственное объяснение. Почувствовав, что дружка понесло в сторону от наших баранов, Жиль его перебил: слушай, давай-ка поглядим на грузовик. Просто невероятно, сколько людишек шляются без дела, теряют волю к жизни, как рыбы на песке, и не могут всплыть на поверхность, только и знают, что клянут судьбу, словно в их неприятностях виноват кто-то другой; да вот хоть этот крендель — кто заставлял его пить? А если шеф его уволил , почему он не устроится на другое место? Мы остановились перед въездом на стоянку грузовиков, где должен был разыграться спектакль.

Уголок обратился к Жилю с вопросом:

— Ну что, пойдем потолкуем с ней?

— Ты думаешь?

— Не знаю.

Казалось, они испытывают мучительное колебание.

— С кем? — спросил я.

Жиль нервно теребил ухо. Уголок брызнул на меня слюной:

— Со шлюхой.

Я переводил взгляд с одного на другого, но, как говорится, на переправе лошадей не меняют.

— С какой шлюхой?

В высшей степени хитроумная затея, придуманная Уголком и одобренная Жилем, касалась фуры на тридцать восемь тонн свежего мяса, которую возил шофер-поляк, любивший по приезде развлечься с одной шлюхой. Но — внимание, это важно! — в отличие от остальных коллег, он не использовал для этого грузовик, предпочитая фургончик жрицы любви.

— Почему?

— Он очень верующий и не может трахаться в присутствии Папы и Девы Марии, их портретами у него увешана вся кабина.

— У него есть даже фотографии Иисуса, — добавил Уголок, — сам понимаешь.

Надеюсь, они с автографами. Ты хотел, чтобы я сам все увидел, ну, так мне все ясно, поехали, — но сказать это я не успел, Жиль меня опередил:

— Погоди, я прекрасно знаю, что ты думаешь, но послушай: мы с ней договоримся, она задержит поляка у себя как минимум на полчаса, может, дольше, он любит это делать не спеша, запасной ключ у него под задним крылом, мы угоняем грузовик, тридцать тонн мяса, — если оптом по полтиннику за кило, считай, сколько выходит?

Я немного помолчал, соображая.

— Полтора миллиона франков.

— Так, — сказал Жиль. — Делим на три, сколько получается?

Получалось по пятьсот штук. Надо признать, цифра была внушительная.

— Ну что, — спросил Уголок, — как вы на это смотрите?

С тревогой ожидая моего приговора, он даже на «вы» перешел.

— Трогай, — сказал я Жилю. — И поезжай к воротам на максимально позволенной скорости.

Он подчинился, я засек время и стал следить за секундной стрелкой на часах.

— Здесь всегда можно быстро выехать или бывают заторы?

— Около полуночи тут свободно. Всегда.

Я говорил спокойно, каждый момент следовало обдумать хладнокровно; Жиль напустил на себя серьезный вид, Уголок тоже, я прямо чувствовал себя Паркером [34] в начале старого романа.

Путь до ворот занимал семь минут.

— Продолжим?

С запасом, считай, десять, плюс пять минут, чтобы взять ключ, значит, остается пятнадцать, чтобы укрыться в безопасном месте.

— Ну, выехали мы с рынка, куда дальше?

Уголок глядел на меня испуганными глазами, Жиль немного выждал.

— Пока мы продумали только первую часть плана, потому тебя и привлекли.

Мне было необходимо обмозговать все в спокойной обстановке, и мы поехали обратно в Париж.

— Ну, все-таки, как вы думаете, это осуществимо? — спросил Уголок перед тем, как вылезти.

Жиль закурил сигарету, я прокашлялся и ответил:

— Пока не могу сказать ничего определенного.

Мы оставили его с разбитыми надеждами; перво-наперво, объяснил я Жилю, надо как-то обезвредить этого кадра, с ним мы окажемся не на Рюнжи, а в казенном доме,

— Мне ли не знать, по сто восемьдесят шестой сядешь как миленький, — согласился он.

Вот это уже здравый взгляд на вещи. Жиль перешел к делу:

— Нет, серьезно, думаешь, это реально?

— Пятьдесят на пятьдесят.

Главное было за четверть часа спрятать грузовик в укромном месте, пока легавые не объявят его в розыск; и еще найти покупателя.

— Ты ищешь укрытие, — сказал я, — а моя забота — клиенты.

Он обещал решить этот вопрос и высадил меня у Северного вокзала.

— Не забудь, завтра переезжаем, я уже звонил, самое позднее в полдень, если опоздаешь, вычту из твоей зарплаты.

Поднимаясь к себе, я изо всех сил пнул ногой по двери старухи — плевать, что четыре часа утра, — потом растянулся на кровати и уставился в потолок: это была моя последняя ночь в комнате над баром «У Мориса».