Гимн торжествующей Любви

Я выходила на сцену в самых дальних городах, в Сибири, в Казахстане, в Ленинграде или Минске, да где угодно, и чувствовала, что попала к хорошим знакомым, пою для близких мне людей. Они готовы простить все, любую оплошность, любой промах, готовы аплодировать до мозолей на руках, откликаются на каждую музыкальную фразу, на каждое произнесенное слово, поют вместе со мной душой.

Но это же предъявляло самые серьезные требования. Если ко мне всей душой, то сплоховать, исполнить что-то вполсилы невозможно, это было бы нечестно.

Это главное требование гастролей в Советском Союзе – полная отдача, каждый концерт, как последний в жизни, невозможность сделать хоть что-то чуть слабее лучшего.

А у остальных не так?

В этом и заслуга советских зрителей, они с первого моего выступления, а такое состоялось еще до аварии, подняли планку настолько, что если делать плохо, то под этой планкой проще пролезть, перепрыгнуть вполсилы не получится.

Я не хочу сказать, что зрители и слушатели в Польше, например, менее требовательны или душевны, ничуть, но с советскими людьми у меня сложились какие-то особые отношения. Чего мне не все простили в Польше.

Американцы доброжелательны, открыты, щедры на улыбки, приветственные выкрики во время выступления, активно просят автографы, но почему-то там на сцене я чувствовала себя скорее предметом для развлечения, чем стороной душевного разговора. К тому же на концерты в США, Канаде или Австралии приходили поляки, в те или иные годы покинувшие родину, или их потомки, которых меньше интересовало мое отношение к песне и даже сами песни, и куда больше «как там?», то есть как в Польше.

Особенно это стало заметно в последние годы. Но рассказывать со сцены о «Солидарности» и выступлениях рабочих вместо того, чтобы петь, мне хотелось меньше всего. Я не желаю вмешиваться в политику, для меня главная сила – любовь, о ней я пою, ею я живу. Любовь спасла меня после трагедии, поддерживает все эти годы, она нужна всем, и политикам в том числе.

Одна молоденькая наивная журналистка взахлеб радовалась:

– Вам так повезло, так повезло, вы на гастролях можете увидеть весь мир! Сегодня в Польше, завтра в Америке, послезавтра в Португалии…

Наивная девочка, на гастролях посмотреть мир не удается. Нет, в Америке мне вовсе не мешает популярность, ее там просто нет, американцы любят совсем другие песни, а поляков не так много, чтобы поклонники не давали прохода. И в Канаде тоже. И в той же Португалии…

Но гастроли – это жесткий график, в котором не предусмотрены потери времени вроде поездок по интересным местам, такого не допустит ни один импресарио. Города видишь из окна автомобиля или автобуса, по дорогам мчишься так быстро, как позволяют автомобильные заторы, из города в город перелетаешь или переезжаешь тоже как можно быстрей. Время – деньги! У организаторов эстрадных гастролей это закон жизни, потому что для репетиций нужно арендовать зал, а это дорого стоит, да и долго снимать гостиницу тоже не стоит, и содержать обслуживающий персонал – водителя, парикмахера, визажиста… денег стоит…

Я ни в коем случае их не осуждаю, ведь любые запланированные и незапланированные расходы ложатся тяжким бременем на доходы, и чтобы разница между ними была как можно больше, позволяя заработать за время гастролей, эти расходы должны быть как можно меньше.

Если учесть, что я просто не в состоянии давать больше одного концерта в день, как делают многие, мои расходы вообще должны быть минимальны.

Так что мир я почти не видела. Кроме Италии, где бывала не только с гастролями, Советского Союза, где жила в детстве, и родной Польши, в которой живу. Да, еще ездила в Грецию отдыхать со своими Збышеками.

Но я не жалуюсь и, случись прожить вторую жизнь, наверное, пела бы такие же песни и ездила на такие же гастроли.

Мои два Збышека

Мне судьба подарила двух Збышеков – старшего и младшего.

Збигневы Тухольские – папа и сын. Они дружны, и они моя всегдашняя радость.

Збышеки, вы должны услышать то, что я вам о вас хочу сказать.

– Девушка, вы не пойдете плавать?

– Сейчас нет.

– Посмотрите, пожалуйста, за моими вещами, пока я окунусь?

Я только пожала плечами:

– Пожалуйста…

Что мне трудно, что ли? Вещи, правда, странные, не пляжные, словно человек после купания собрался уезжать, например, в командировку.

А парень симпатичный. Высокий, выше меня, крепкий, основательный какой-то.

Окунулся он быстро, поблагодарил, присел, отдыхая.

– Во Вроцлаве хорошая вода.

– Во Вроцлаве все хорошее, – нелепый ответ, но в ту минуту ничего умней в голову не пришло.

Он рассмеялся, чуть натянуто, ответить в том же духе означало бы завести разговор в ненужное русло, мы бы чувствовали неловкость, даже прервав его. Парень нашел выход:

– Что вы читаете?

Я не читала, а учила, вот-вот экзамены.

Знакомство все же состоялось, но поверхностное, ни к чему не обязывающее. Он инженер из Варшавы, во Вроцлаве в командировке, осталось время – решил искупаться. Не женат, живет один.