Гимн жизни

А вот Бунина-публициста знают немногие. И статьи его, откликавшиеся на особо острые вопросы современности, читать нам не предлагают. Возможно, потому что классик, получивший Нобелевскую премию, со всей своей прямотой осуждал тот самый советский строй, из-за которого ему пришлось стать эмигрантом. Осуждал не только из-за поломанной жизни, разлуки с семьей и друзьями, но и из-за пошлости, грубости, низости, «лубочности» – тех самых черт, которые отвратили его от большевиков еще во время жизни в Одессе, перед самой эмиграцией. Именно поэтому он, горячо выступая против нового строя, не желал иметь ничего общего с теми, кто «встал у руля» в его России, в той стране, куда, как он знал, вернуться ему уже нельзя. В одной из своих стате      й он пишет: «Мы … пребываем в этом мраке, этом дурмане, дурмане злом, диком и, как всякий дурман, прежде всего переполненном нелепостями, на этот раз нелепостями чудовищными. И дурман этот еще длится, и человек, более или менее не поддавшийся ему, поминутно с ужасом и с изумлением протирает глаза. Кровь продолжает течь реками, – нелепейшая в мировой истории, колоссальная война между русскими, между двумя огромными русскими армиями, одна из которых идет под высоким водительством бывшего газетного корреспондента, еще в полном разгаре».

«Великий дурман» – именно так озаглавит автор свою лекцию, с которой выступит в Одессе. В ней Иван Алексеевич, постоянно общавшийся с народом и видевший не только положительные, но и отрицательные стороны мужицкого характера, приведет многочисленные примеры того, как жесток может быть «народ-богоносец», если позволить ему жить безнаказанно, без страха, как физического, так и морального.

Истово верующий, Бунин во многих своих статьях цитирует Библию, чаще всего вспоминая Иова. Именно этот библейский герой является для Ивана Алексеевича той самой мученической фигурой, чья жизнь, по мнению автора, все больше напоминает жизнь многих эмигрантов, непримиримых последователей Белой идеи. Считая всех, кто погиб в рядах Добровольческой армии, настоящими мучениками, достойными канонизации, Бунин преклоняется перед вождями этого движения и говорит А.И. Деникину на банкете в честь военачальника: «Ваше Высокопревосходительство! Я не в силах выразить перед Вами даже и малейшей доли тех сложных и глубоких чувств, которыми охвачен я в сознании всей великой важности минут нами переживаемых, когда незримо пишутся новые славные страницы русской летописи, на коих уже неизгладимо начертано Ваше славное имя и коим предстоит такая долгая, долгая историческая жизнь. Позвольте мне только земно поклониться Вам ото всего моего сердца, с особой силой ощущающего ныне свою кровную связь с Россией, – сердца, бесконечно исстрадавшегося и в эту минуту бесконечно счастливого».

И потом, уже в эмиграции, осознавая, что Белое движение не в состоянии вернуть разрушенный уклад и победить большевиков, Бунин с жадностью следит за все, что происходит на его бывшей родине, страдая вместе с ней, мучаясь из-за неспособности помочь всем умирающим в боях, замерзающим в морозы или гибнущим от холода.