— Я, по-твоему, что — каторжанин, урка? Такой же, как Прошка?.. Так вот что я тебе скажу, Володя Волков, — недовольно проворчал Кудеяров. — В Сибири всякое случается. И сейчас, а уж раньше — тем более. Места глухие, а деньги водятся немалые. И заработать честно ты, конечно, заработаешь — а удержать уже не сможешь. По молодости, бывало, и за топор брался, и за ружьишко — но душегубом никогда не был! — Кудеяров насупился и посмотрел на меня исподлобья. — И прошлым своим не горжусь, не подумай. Уж сколько лет порядочным человеком стать пытаюсь.
На мгновение мне даже стало… стыдно? Пожалуй, все-таки нет. Может, старший Кудеяров и правда никогда в жизни не промышлял разбоем или воровством, но белым и пушистым уж точно не был. Раньше — да и сейчас назвать его честным человеком язык бы, пожалуй, не повернулся.
Но сочувствие все-таки было. Да и симпатий этот таежный медведь вызывал куда больше, чем его сынуля и все Прошкины прихлебатели вместе взятые. Такие, как он, умеют держать слово — и из Кудеярова вполне мог бы выйти надежный союзник.
Но записывать его в благодетели я уж точно не собирался.
— Как-нибудь обойдусь, — тихо повторил я. — Ничего личного, Фома Ильич. Если хотите — считайте это моей маленькой прихотью.
На этот раз игра в гляделки длились чуть ли не минуту. Никакого магических способностей у Кудеярова, ясное дело, не было — зато опыта хватало с лихвой. И он «просвечивал» меня не хуже Дельвига. Словно пытался понять — что же за птица этот странный гимназист напротив.
И, кажется, все-таки понял.
— Ну… Дело твое, Володя Волков. Что от денег отказался — это я уважаю даже. — Кудеяров убрал ассигнации и снова завозился за воротом пиджака. — Но тогда вот чего возьми.
Когда в полумраке салона блеснул металл, я едва не дернулся. Но никакой угрозы, похоже, все-таки не было: здоровенная ручища вытаскивало оружие за ствол, да еще и нарочито-медленно. И я даже успел подумать, что в этом мире чуть раньше положенного изобрели то ли американский «кольт», то ли советский «Тульский-Токарев»…
Нет, показалось — пистолет Кудеярова изрядно напоминал оба сразу, но, конечно же, не был ни тем, ни другим. Хоть и приходился «американцу» весьма и весьма близким родственником. В моем мире бельгийский М1903 конструкции Джона Браунинга появился в России совсем недавно — в прошлом году, если не в этом. И закупали его не так уж и много — всего несколько тысяч для полиции, Отдельного корпуса жандармов и охраны железной дороги. Конкретно этот — судя по клейму С. З. Ж. Д. — был явно из последних… И вряд ли законного происхождения.
— Бери-бери, не куксись. — Кудеяров чуть ли не насильно впихнул пистолет мне в руки. — Даст бог — не пригодится.
Глава 31
— Ну, милостивые судари… — Я поднял чашку. — За нас!
— За ваше здоровье, миряне, — протянул в ответ Петропавловский. — И за окончательную победу сил добра.
С этим я, пожалуй, мог бы поспорить — но не стал. Слишком уж хорошее у всех было настроение. Чай оказался вкусным, баранки еще вкуснее, а солнце — неожиданно ярким и почти по-летнему теплым, словно сама природа решила наградить нас за все пережитые неприятности.
Такой вот подарок на первое мая. В этом мире, конечно же, еще не успели придумать Интернационал и Праздник солидарности трудящихся, и даже обычных для начала двадцатого века рабочих демонстраций как будто не наблюдалось. Самый обычный день — хотя и не совсем. Уж я-то мог вспомнить обычаи куда старше, чем забастовки и тайные встречи революционно настроенных заводчан.
Особая точка в ежегодном цикле. День, когда зима окончательно и бесповоротно уходит, уступая свои права лету. Бельтайн, Майское Древо, Еремей-запрягальник — как его только не называли, в зависимости от географии и конкретной даты. В легендах Вальпургиева ночь с тридцатого апреля на первое мая обрастала жутковатыми подробностями вроде шабаша ведьм или кровавых языческих ритуалов, но на деле все сводилось исключительно к хороводам, громадным кострам — символу летнего солнца — пляскам вокруг украшенных шестов, пирушкам и иногда — разврату.
Для последнего компания была явно не самая подходящая, но пирушку мне все-таки устроили: удрали из гимназии, прогуляли латынь и историю, поболтались по центру города и в конце концов остановились на Васильевском — буквально в двух шагах от моего жилища. Поскребли по карманам и решили хоть на часик устроиться в заведении напротив Смоленского кладбища, одновременно напоминавшем и кондитерскую, и неожиданно приличный и чистый кабак. В пользу первого говорили пузатый самовар на столе и свежая выпечка, а в пользу второго — меню и весьма пространный ассортимент алкогольных напитков. Петропавловский даже попытался выпросить подать нам пива в кружках, но хозяин остался непреклонен: ничего подобного гимназистам не полагалось.