Гимназия Царима

— Не мечтаю! Глупо желать того, что никогда не сбудется. И если полагаешь, будто я могу врать лучшей подруге, возможно, его письмо тебя разубедит? Настоящее, с фамильной печатью.

— Какое письмо?

Ах, как же горько было признаваться, но еще горше оказалось видеть недоверие Селесты.

— То самое, в котором глава обедневшего рода отказался жениться на мне, даже несмотря на размер приданого.

Последние слова я прокричала. Они звенели в ушах еще долго после того, как Сеша молча и недоверчиво воззрилась на меня. А мне вдруг стало так горько, что оставалось лишь уткнуться лицом в ладони, пряча капельки слез, так некстати потекших по щекам.

— Отказал?

— Как и всем претенденткам, о которых ты говорила. Наша семья тоже желала породниться с тен Лоранами.

— Но отчего ты не сказала ни слова?

— Обидно, когда тебя отвергают.

— Маришка! — Селеста порывисто подбежала ко мне, упала рядом на тюк и обняла за плечи. — Прости! Прости за все мои слова!

Я отерла лицо и бездумно уставилась в пол.

— Мне нет смысла преследовать защитника, как видишь. А значит, остается лишь держаться от него подальше.

Глава 4 НАКАЗАНИЕ

Видимо, Эстель была так возмущена моей выходкой, что у нее даже сил не хватило придумать нечто особенное. Меня наказали по старинке, тем методом, который ныне нечасто применялся в гимназии. Я была лишена ужина, а вместо приема пищи вынуждена была стоять всю трапезу возле стола на обозрении остальных учеников. Эстель чутко следила, чтобы я не посмела присесть или ухватить со стола кусочек еды, хотя девочки, которым было жаль меня, украдкой собирали в салфетку пирожки.

Остаться голодной так себе наказание, ведь не умрешь от истощения, пропустив один прием пищи, и на ногах вполне можно выстоять, пока остальные ужинают, но вот ловить на себе взгляды, возвышаться неподвижной колонной посреди столовой, именно там, где видят все, замечать улыбки, любопытные взгляды, слышать смешки и чувствовать себя уязвленной и униженной было смыслом этой кары. Однако я продолжала стоять, ровно держа спину, подняв выше голову, и ни на кого не смотрела.

Самым тяжелым для выдержки стал приход в столовую учителей. Они проходили через общий зал в свой, отдельный, и не могли не заметить наказанную ученицу. Прежде я прибегала есть в такое время, когда точно знала, что с Эсташем в столовой не столкнусь, а сегодня Эстель не оставила выбора. И он тоже увидел меня, как и остальные.

Оспаривать принятые коллегами наказания для учеников было не принято, чтобы не уронить в глазах гимназистов авторитет старших. Однако исключения все же случались. Когда к нашему столу устремился Олайош, я уставилась в противоположную стену, приметив краем глаза, что тен Лоран тоже остановился в ожидании друга. Лучше бы проявил свой обычный такт и пошел дальше. Именно появление защитника стало худшим испытанием для моей выдержки за весь вечер. Эсташ замер возле входа в другой зал, а Аллар с улыбкой приблизился к стерегущей меня Эстель и будто невзначай, любопытства ради, поинтересовался причиной наказания.

— Она была в неподобающем виде, — достаточно громко ответила преподавательница.

Я избегала смотреть на любимого наставника, но представила, как он возмущенно поджал губы. Олайош не одобрял унизительных методик воспитания. Очень мягко он завел разговор с Эстель, пытаясь склонить ту пересмотреть собственное решение. Проявить милосердие к совсем еще ребенку. Ведь такой мудрой и очаровательной доне не свойственна излишняя суровость. Она портит ореол женственности, всегда окружавший досточтимую де Эстель. Не знаю, почему именно в этот раз преподавательница так взъелась на меня, но только уговоры Олайоша совершенно не действовали. Она была непреклонна. Меня же попытки Аллара спасти от унизительной участи расстраивали еще больше. Хотелось заявить: «Ну что вы ее уговариваете? Она не стоит даже минуты вашего внимания, не тратьте понапрасну время. Лучше уходите и, очень вас прошу, заберите с собой друга. У меня больше сил нет выдерживать его взгляд».

Сил и правда не осталось. Я чувствовала — он смотрит, и это было совершенно невыносимо, настолько, что в один момент сорвалась и повернула к нему голову. А потом столовая покачнулась, в ушах раздался гул, перед глазами заплясали мушки. Так неожиданно и внезапно мне вдруг стало очень плохо. Состояние на грани обморока, когда устоять на ногах оказалось невозможно. Я стала заваливаться назад, а Олайош поймал и поднял на руки.

— Дона Эстель, девочке плохо!

— Это притворство!

— Вы уверены? — Мне слышался и гнев, и сарказм в голосе обычно мягкого и корректного Олайоша.

— Я полагаю…

Фразу Эстель не договорила. Видимо, мой вид ясно свидетельствовал о полнейшем отсутствии какого-либо притворства.

Аллар более не стал разводить церемонии, а принялся отдавать приказы.

— Что сидим, тэа? Подставьте стул вашей подруге.