Гимназистки (Сборник)

Она раскрывает рот, готовая начать то, о чем имеет довольно смутное представление, как неожиданно из угла класса слышится тихое:

— Мяу! Мяу! Мяу!

— Степан Федорович, в классе кошка! — почтительно поднимается дежурная с ближней скамейки.

— Ай, кошка, она может быть бешеная! — испуганно шепчет маленькая Инсарова, трусиха, каких мало.

— Мяу! Мяу! — уже громче проносится по классу жалобное кошачье мяуканье.

— Кошка забралась под скамейку, Степан Федорович! Позвольте ее выгнать!

Это говорит Катя, и ее мальчишеское лицо так и горит желаньем выкинуть что-либо несоответственное строгой гимназической обстановке.

Учителю далеко не улыбается перспектива вести урок под оглушительное мяуканье кошки, невесть откуда попавшей сюда. Поэтому он дает лаконичное приказание «найти и выбросить за дверь».

Поднимается невообразимая возня. Гимназистки с особенным удовольствием лезут под скамейки, и поднимается охота за кошкой. Они ползают по полу, ищут очень старательно, сталкиваются друг с другом, фыркают от смеха и ползают снова, тщательно вбирая в свои форменные платья и передники всю пыль, какая только имеется на полу.

Кошке, очевидно, приходится не по душе охота за ней. Ее мяуканье приобретает еще более жалобный оттенок. Кошка точно молит о пощаде.

— Мяу! Мяу! Мяу! — слышится то в одном углу класса, то в другом.

Нечего и говорить, что при всем желании педагог не может спрашивать урока. А Маруся не имеет возможности его отвечать. В классе такой шум и суета, как будто сюда забралась не одна кошка, а целый десяток! Маруся с замирающим сердцем незаметно опускает глаза вниз и смотрит на часы, вынутые из кармана.

О, радость! Радость! До окончания урока осталось всего две минуты! И если благословенную кошку не успеют извлечь на свет Божий, то она, Маруся спасена! Положительно спасена!

Охота под партами продолжается с удвоенным рвением. Все невольно принимают в ней участие. Даже степенная, тихая, серьезная Селиванова ходит в промежутке между рядами скамеек и умильным голосом зовет:

— Кис! Кис! Кис!

— Мяу! Мяу! Мяу! — отзывается ей также умильно невидимая кошка.

— Дзинь! Дзинь! Дзинь! — неожиданно раздается в коридоре спасительный звонок.

— Ух! — облегченно вздыхает Маруся.

Педагог кивает ученице, точно извиняется, что не удалось доставить ей удовольствие новой блестящей отметкой.

— До следующего раза! — говорит он ласково ей в утешение, — видите сами, какая непредвиденная помеха! — и, раскланявшись с классом, спешит в учительскую.

Маруся еще раз счастливо вздыхает.

— Ах, как хорошо! Как все это хорошо! — вырывается из ее уст. — Милая, милая благодетельная кошечка, дай мне расцеловать тебя! — И она тоже становится на колени у ближайшей скамьи, готовая заодно с другими пуститься на поиски своей спасительницы.

Неожиданно перед ней появляется растрепанная голова Кати, ее серое от пыли платье и смеющееся задорное лицо.

— Целуй! — тоном, не допускающим возражений, командует Шмырева и подставляет Марусе разрумянившуюся щеку.

— Это за что? — недоумевает та.

— За что? Ах ты неблагодарная! — возмущается шалунья. — А что, по-твоему, даром я должна была мяукать, как сумасшедшая, целый урок?!

— Как… разве ты?.. — удивляется Маруся.

— Ха-ха-ха! Ну конечно я — кошка. Я и мяукала, я и ползала, я и выручила тебя… Не делай, пожалуйста, такого трагического лица. Все обошлось прекрасно, и тебе остается только расцеловать меня покрепче!

— Милая моя Катя! — и Маруся со смехом целует подругу, запыхавшуюся и красную как рак.

Кругом смеются. Никто не ожидал подобного исхода. А расшалившаяся Катя закрывает фартуком рот и под общий смех выводит, бесподобно подражая кошке:

— Мяу! Мяу! Мяу!

ЛИДИАНКА

Майское солнце греет жарко. Синее море улыбается ласковой доброй улыбкой и тихо-тихо поет. Точь-в-точь любящая мать, укачивающая свое дитя в колыбели. В беседке душно. Белые цветы акации уже отцветают. Их матовыми лепестками покрыты скамейки и пол. Небо голубеет в промежутке кружевных кустов. Всюду разливается чистая, радостная весенняя ласка.

Лидианке жарко. Лидианка в широкой домашней блузке из дешевенького муслина сидит в беседке, на высоком, выложенном из дерна диванчике, сплошь усыпанном воздушно-легкими опавшими цветами акации, и зубрит, зубрит, зубрит… Завтра последний экзамен. После этого экзамена она уже не гимназистка больше. Она свободная гражданка из южного города, хозяйка крошечного домика с садом и беседкой, дочь ее папы, и только. Она не будет уже слышать обращенных к ней фраз вроде: «Госпожа Хрущева, пожалуйте отвечать!» Или: «Извольте принять ваше сочинение, госпожа Хрущева!» Или: «Госпожа Хрущева, избегайте многоточий! Ваши письменные работы кишат ими!»

Теперь, с завтрашнего дня, Лидианка никогда ничего подобного не услышит. Завтра последний экзамен французского языка. Письменный уже был, остается устный. История французской литературы. Француз monsieur Ламбер любит, чтобы гимназистки знали дословно, чуть не наизусть, все эти мелко исписанные под его диктовку страницы лекций о Корнеле, Расине, Жан-Жаке Руссо и прочих гигантах их литературного мира.