Гиперион

Борясь с усиливающимся ветром, судно упорно двигалось на северо-восток, навстречу шторму. Под низко нависшими тучами стремительно неслись белые клочья облаков. Порывы ледяного ветра хлестали по траве и пригибали ее к земле. На горизонте сверкнула молния, и через несколько секунд над морем, словно предупредительные выстрелы, прогремели раскаты грома. Паломники молча наблюдали за разбушевавшейся стихией, пока первые капли холодного дождя не загнали их в большую каюту на корме.

— Вот это я нашла у него в кармане. — Ламия Брон продемонстрировала полоску бумаги с цифрой «5».

— Значит, Мастин должен был рассказывать свою историю следующим, — пробормотал Консул.

Мартин Силен принялся раскачиваться на стуле. В его физиономии сатира, выхватываемой из темноты вспышками молний, сейчас появилось что-то демоническое.

— Есть и другая возможность. — Он взмахнул рукой. — Пятый номер мог быть у кого-то из тех, кто еще не рассказал своей истории, и этот человек убил тамплиера, чтобы обменяться с ним номерами.

Ламия пристально посмотрела на поэта.

— То есть либо Консул, либо я, — бесстрастно произнесла она.

Силен пожал плечами.

Тогда Ламия достала из кармана еще один клочок бумаги.

— У меня номер 6. Чего бы я добилась? Все равно моя очередь следующая.

— А вдруг Мастин мог рассказать о чем-то и поэтому его заставили замолчать? — предположил поэт и снова пожал плечами. — Лично я считаю, что это Шрайк собирает свой урожай. Мы почему-то возомнили, что нам будет позволено добраться до самих Гробниц, когда эта тварь орудует уже на полпути к Китсу.

— Мы — совсем другое дело, — возразил Сол Вайнтрауб. — Наше путешествие и есть паломничество к Шрайку!

— Ну и что?

Разговор оборвался, и Консул подошел к окну. Дождь вовсю барабанил по стеклам в свинцовом переплете; море скрылось за клубящейся водяной завесой. В этот момент ветровоз заскрипел и, сильно накренившись на правый борт, повернул на другой галс.

— Госпожа Брон, — нарушил затянувшееся молчание полковник Кассад. — Может, вы расскажете нам свою историю?

Ламия сложила руки на груди и посмотрела на залитое дождем окно.

— Не сейчас. Давайте сначала выберемся с этого проклятого корабля. Здесь воняет смертью.

К Приюту Паломников ветровоз подошел во второй половине дня, но из-за грозы стемнело рано, и усталым пассажирам казалось, что уже поздний вечер. Отсюда начинался предпоследний этап путешествия, и Консул надеялся, что представители Церкви Шрайка встретят их хотя бы здесь. Однако Приют был таким же пустынным, как Эдж.

Показавшиеся в разрывах туч отроги Уздечки заставили шестерых паломников встряхнуться, как крик «Земля!» — моряка, и, несмотря на ливень, подняться на палубу. Здесь все дышало суровой красотой; отвесные утесы и бурые склоны предгорий являли собой разительный контраст монотонной зелени Травяного моря. А чуть дальше взгляд упирался в серо-белую стену, терявшуюся в низких облаках. Вершины хребта поднимались на девять километров, но сейчас об этом можно было лишь догадываться. Однако даже в таком, усеченном виде картина была величественной. Вечные снега начинались прямо за скоплением лачуг и дешевых гостиниц, по которым прошелся огонь и которые, собственно, составляли Приют Паломников.

— Если разрушена подвесная дорога, нам конец, — пробормотал Консул. Эта мысль, которую он упорно отгонял всю дорогу, вызвала у него приступ тошноты.

— Я вижу первые пять башен, — сказал полковник Кассад, глядя в свой бинокль. — Они вроде целы.

— А вагоны?

— Нет... хотя погодите. Один точно есть. Стоит у самой платформы, прямо в воротах.

— Стоит? — быстро переспросил Мартин Силен. Он тоже понимал, в какой отчаянной ситуации окажутся паломники, если подвесная дорога не работает.

— Да.

Консул покачал головой. Вагоны должны двигаться постоянно, даже в самую плохую погоду, когда совсем нет пассажиров. Иначе толстые тросы обледенеют и потеряют эластичность.

Пока ветровоз убирал паруса и выдвигал сходни, шестеро путешественников вытащили свой багаж на палубу. Все постарались одеться потеплее. Полковник облачился в армейскую термонакидку, Ламия Брон — в странного покроя длинное одеяние, по каким-то, давно забытым причинам называвшееся шинелью, Силен — в шубу из густого меха, который под порывами ветра то чернел, то отливал серебром, отец Хойт — в длинную черную рясу, сделавшую его еще более похожим на чучело, Сол Вайнтрауб — в толстую пуховую куртку, укрывавшую и его, и ребенка, а Консул — в поношенное, но вполне еще годное пальто, которое жена подарила ему несколько десятилетий тому назад.

— А как быть с вещами капитана Мастина? — спросил Сол, когда все паломники, за исключением Кассада, спустившегося вниз, чтобы разведать обстановку, собрались у сходен.

— Я вынесла их на палубу, — сказала Ламия. — Возьмем их с собой.

— Это как-то неправильно, — промямлил отец Хойт. — Просто взять и уйти. Следовало бы... отслужить... В конце концов человек умер...

— Мы этого не знаем, — напомнила ему Ламия, небрежно подхватив одной рукой сорокакилограммовую сумку.

— Вы действительно верите, что господин Мастин жив? — недоуменно спросил Хойт.