Гиперион

– Энея, – выговорил де Сойя. Его темные глаза впервые по-настоящему взглянули на нее. – Ты то самое дитя… столько месяцев гонялся за тобой… смотрел на тебя, когда ты вышла из Сфинкса. Невероятное дитя. Так рад, что ты выжила. – Он посмотрел на меня. – А ты Рауль Эндимион. Я видел твое досье. Едва не схватил тебя на Безбрежном Море. – Снова накатила волна боли, отец капитан прикрыл глаза и закусил обожженную, окровавленную нижнюю губу. Наконец он снова открыл глаза. – У меня есть твоя… личная вещь. На «Рафаиле». Священная Канцелярия позволила мне забрать ее… Сержант Грегориус тебе отдаст, когда я умру.

Я кивнул, понятия не имея, о чем он говорит.

– Отец капитан де Сойя, – прошептала Энея. – Федерико… вы слышите меня?

– Да, – выдохнул он. – Обезболивающее… сказал сержанту Грегориусу «нет»… не хочу уйти во сне. Уйти легко. – Боль вернулась.

Кожа на шее и на груди де Сойи обуглилась и растрескалась, как чешуя, из трещин сочилась кровь. Он не открывал глаз, пока боль не отступила. Этот приступ длился дольше. Вспомнив, как меня скрутила почечная колика, я попытался представить, что он сейчас чувствует, – и не смог.

– Отец капитан, – позвала Энея, – вы еще можете выжить…

Де Сойя, превозмогая боль, энергично покачал головой. Его левое ухо обгорело почти до угольной черноты. У меня на глазах кусок ушной раковины отвалился на подушку.

– Нет! – прохрипел капитан. – Я сказал Грегориусу… никаких частичных воскрешений… идиотом, бесполым придурком… – Сквозь опаленные зубы прорвался кашель – а может, смешок. – Я священник, насмотрелся. Все равно… устал… устал от… – Остатки обгоревших пальцев постучали по розовому кресту на груди. – Пусть эта тварь сдохнет со мной.

Энея кивнула:

– Я не о воскрешении, отец капитан. Я говорила о жизни. Об исцелении.

Де Сойя попытался моргнуть, но обгорелые веки не слушались.

– Не хочу – узником Империи… – выдавил он. Каждая фраза сопровождалась тяжким, всхлипывающим вдохом. – Они… меня… казнят. Я заслужил…. Убил много невинных… мужчин… женщин… защищая… друзей.

– Отец капитан, Империя по-прежнему нас преследует. Но у нас есть корабль. В нем – автохирург.

Сержант Грегориус, тихо стоявший у стены, выступил вперед. Карел Шан не приходил в сознание. Хоган Жабер, затерявшийся в пучине собственных горестей, никак не реагировал.

Энее пришлось повторить свои слова, чтобы смысл сказанного дошел до отца капитана.

– Корабль? – переспросил он. – Древний корабль Гегемонии, тот, на котором вы скрылись? На нем нет орудий?

– Нет. И никогда не было.

Де Сойя покачал головой:

– На нас наскочило… должно быть… полсотни кораблей… класса «архангел». Подбил… несколько… остальные… еще там. Нет ни единого шанса… добраться… до… точки перехода… прежде… – Он опустил обожженные веки, пережидая боль. На этот раз она едва не унесла его. Но отец капитан вновь заставил себя вернуться.

– Все будет хорошо, – прошептала Энея. – Это мои заботы. Вы будете в автохирурге. Но прежде вам надо кое-что сделать.

От изнеможения отец капитан не мог говорить, но повернул голову, чтобы лучше слышать.

– Вы должны отречься от крестоформа. Отказаться от такого бессмертия.

– Я бы с радостью… – выдохнул он. – Но увы… не могу… единожды принятый… крестоформ… не может быть… отторгнут.

– Нет, может, – шепотом возразила Энея. – Если вы решитесь, я сделаю так, чтобы он отпал. У нас очень древний автохирург. Он просто не сможет лечить вас, пока этот паразит пронизывает все ваше тело. А христианского реаниматора на борту нет…

Тут де Сойя протянул к ней обугленную трехпалую руку и крепко ухватил ее за рукав.

– Не важно… не важно, пусть я умру… сними его. Сними его. Умру истинной… Снова… католиком… если ты… поможешь мне… его… СОДРАТЬ! – Последнее слово он почти прокричал.

– У вас найдется чашка или стакан? – повернулась Энея к сержанту.

– В аптечке есть кружка, – ответил сержант. – Но воды нет…

– Я принесла. – Энея сняла с пояса термос-флягу.

Я думал, во фляге вино, но там была самая обыкновенная вода, мы набрали ее перед выходом из Храма-Парящего-в-Воздухе. Энея не стала терять время на поиски тампона, спирта, стерильного ланцета – она взяла у меня охотничий нож и резанула себе по пальцам, а потом опустила руку в прозрачную пластиковую кружку, и в воде расплылись алые разводы.

– Выпейте это, – сказала она отцу капитану де Сойе, помогая ему приподнять голову.

Умирающий отхлебнул, закашлялся, отхлебнул еще раз. Когда Энея опускала его голову на подушку, он закрыл глаза.

– Крестоформ отвалится через двадцать четыре часа, – прошептала моя спутница.

Отец капитан де Сойя снова издал кашляющий смешок.

– Через час я умру.

– Вы будете в автохирурге через пятнадцать минут, – улыбнулась Энея. – А теперь – поспите… но только не умирайте, Федерико де Сойя!.. Не умирайте. Нам о многом надо поговорить. А вы еще должны оказать мне… нам большую услугу.

Сержант Грегориус подошел поближе.

– Мадемуазель Энея… – Он замялся, переступил с ноги на ногу и попробовал снова: – Мадемуазель Энея, а мне можно… э-э-э… причаститься этой водой?