300 мл. Этанол взорвал еще несколько миллионов кровяных телец, которые наглухо заблокировали питание для мозжечка. Клетки погибли, лишив тело управления, и прокурора сильно качнуло. Но полуживые нейроны коры головного мозга еще удерживали давно выстраданную мысль.
– А может, ты и прав. Я тот самый управляющий, посаженный Богом в самое паршивое место на Земле. Я бы хотел сажать воров и убийц. Чтобы хорошим людям жилось лучше. Но на деле все выходит наоборот. Мерзавцы нужнее власти, чем такие, как ты. Понимаешь? Мне звонят и говорят, кто должен сидеть, кто сдохнуть, а кто жить припеваючи. Это часто не совпадает с моими желаниями. Система так работает! А я… я просто раб этой системы. Волки жрут овец. Вот в чем виноват ты? У тебя ведь есть такой вопрос? Наверняка. А ты виноват лишь в том, что… хочется мне кушать!
Пьяный Бурыгин захохотал, но быстро осекся. Он уже плохо контролировал себя.
– Вот ты за свою тупую работенку получаешь приличные деньги. А я гроблю свою душу за копейки. И вынужден потрошить таких, как ты. Система так работает! Чтобы делать свое черное, неблагодарное, но очень важное дело, я должен позаботиться о другом заработке. А ты думаешь, я так хочу? Вокруг меня одни лишь прихлебатели! Пока я в силе, они услужливы. Такие же уроды, как я. Ослабну – пнут пинком под зад. Со мной не разговаривает собственный сын. Пьет, нюхает, гробит свою жизнь, живет на мои деньги, а со мной не разговаривает! Думаешь, я так хочу?
– Вы сами выбрали свою жизнь, – подал голос Черняк.
– Я выбрал? Я выбрал жизнь борца со злом! А система меня сделала этим злом. – Голос Бурыгина стал тише и мягче, даже печальнее. – Знаешь, каким я был? Я мечтал о том, чтобы сделать этот мир лучше, чище. Был идеалистом, не видел жестокой реальности. Я любил… безответно.
Он замолчал. Черняк поднял глаза и увидел, что глаза прокурора увлажнились. Но тот не замечал этого.
– Лизу, одноклассницу. Я даже плакал по ночам! Писал красивые стихи. Это были потрясающие стихи! Еще никому не читал их. Вот послушай.
Он, как будто стесняясь, отвернулся лицом к стене и тихим голосом начал, не дожидаясь реакции собеседника:В руках седого скрипача.
Я сокрушила ваш покой
Слепым творением смычка.
Голос прокурора срывался. Черняк изумленно слушал.
В плену мелодии больной.
Но я устал, и я не смог
Уйти от спора со струной.
Я – та безумная струна,
И в час, когда все шепчут «Да»,
Внезапно воцарила «Нет»!
Разбивший сотни глупых грез,
Во власти музыки и тьмы,
Блуждавших в царстве бледных звезд.
Чтеца опять качнуло, но он удержался на ногах.
– Я – пьяный нищий музыкант,
Забывший семь волшебных нот.
Я бесконечно виноват
И… рад, что оборвал аккорд.
Что я глумился над тобой.
Я проклял небо ради той,
Что так тревожит мой покой.
Я проклял небо ради той,
Что так глумилась надо мной,