Гипнотический роман [сборник]

— Я вам уже сказал, что Сукрийяна принадлежит к секте нирванистов. Это самая ужасная из всех индийских сект ратили Поклонники Кали, богини любви и смерти, полагают, что их религиозный идеал допустим только при абсолютной Нирване, т. е. при совершенном уничтожении. Этого ужасного учения придерживаются туги, известные душители, наводнившие в продолжение долгого времени страх на всю Индию, вопреки бесплодным усилиям английского правительства, опасные фанатики, убивающие и предающие мучениям людей в угоду своему божеству и которые сами идут на казнь в экстазе, будучи уверенными, что через пытки им откроются небеса.

— Но, — сказал Пензоне, — я думал, что эта ужасная секта навсегда исчезла с лица земли.

— Она только переменила название, — ответил Токсон. — Теперешние нирванисты представляют прямых потомков тугов, и английское правительство, из политических соображений, вынуждено закрывать глаза на их действия. Впрочем, эти нирванисты не возводят в культ, как туги, убийства, а производяткровавые истязания ради аскетических подвигов только над собой.

— И это прогресс, — справедливо заметил Пензоне. — Итак, дядя, вы уверены, что Сукрийяна принадлежал некогда к секте нирванистов?

— Твердо уверен, мой друг. Да и текст, который вы только что прочитали, не позволяет в этом сомневаться. Сукрийяна был великим человеком, нечто вроде святого среди этих фанатиков, будущий верховный жрец с того момента, когда воскреснет.

— Как, эта ужасная мумия…

— Не шути, Пензоне. Большая часть этих факиров весьма интеллигентные люди, знакомые едва ли не со всеми современными науками, говорящие на многих языках, не считая индийского и английского, которыми они, натурально, все владеют в совершенстве. Сукрийяна, конечно, принадлежит к этой части. Взгляни, впрочем, сам на него: по правильности его лица, высокому лбу легко угадать в нем человека весьма ученого и, кроме того, отважного.

И Токсон, сопровождая свою речь жестами, ударил щелчком по лбу факира.

Странное дело — череп зазвучал, как пустая коробка, и мисс Дебора, слыша этот странный звук, почувствовала во всем теле дрожь. А что касается Пензоне, то он взял в руки перевод папируса и перечитал еще раз, чтобы запечатлеть каждое слово в своей памяти. Через несколько минут молчания он сказал:

— Я начинаю, милый дядя, понимать вашу мысль. Вы буквально верите этому документу. Этот Сукрийяна, вот уже семь лет, как велел положить себя живым в саркофаг и этим он совершил действие, подобное самоубийству…

— Испытание, — перебил Токсон.

— Допустим, что испытание… Он совершил его в надежде заслужить таким экстраординарным поступком должность верховного жреца богини Кали.

— Совершенно верно.

— Наследуя это место от теперешнего жреца, кажется Тиравалювера. Спрашивается, каким образом в назначенный день он выйдет из летаргического состояния, как он воскреснет, одним словом?

— Это действительно очень интересная подробность, на счет которой папирус не изъясняется, или лучше сказать, не изъясняется более.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что, увы в этом документе очень много незаполненных мест, которые ты должен был заметить: «в день праздника богини Кали я восстану в ее святилище трижды святом. — В двенадцать часов с молитвами»… Здесь фраза обрывается, в документе пропущено. Я хотел восстановить этот пропуск, пытаясь проявить буквы, но никакой реактив не действовал. И я остался при том мнении, что следующие далее строчки совершенно стерлись.

— Что же было в этих строках?

— В этих строках Сукрийяна указывает на способ, каким его можно вывести из летаргии и погрузить в этот же сон его преемника.

— Его преемника?

— Ну да, его преемника, потому что в том месте документ еще достаточно ясен. Лишь только Сукрийяна провозгласит себя верховным жрецом, как другой факир займет его место и, по прошествии семилетнего подобного же испытания, будет провозглашен великим жрецом в свою очередь. Это обычный способ у нирванистов, чтобы добиться почестей.

— Ad augusta per angysta [через борьбу к победе], — сказал Пензоне, случайно вспомнив свою латынь.

— Что это он говорит? — спросила Дебора.

— Я говорю, кузина, что бывает странное честолюбие и что, как говорим мы, французы, «игра не стоит свечей». Но, продолжал он, обращаясь к Токсону, все это нисколько нам не объясняет, милый дядя, зачем вы хотите ехать в Бомбей.

— Вы это сейчас узнаете, — ответил мистер Токсон.

IV

Еще более странная глава

Дойдя до этого места в своем объяснении, мистер Токсон совершенно переменился. Он поднялся и стал нервно ходить взад и вперед по своему музею.

Слегка дрожащей рукой он откидывал спускавшиеся на лоб волосы. Через стекла золотых очков его взгляд блестел странным огнем.

— Вы хотите знать, — начал он, — что я рассчитываю сделать с лаковым ящиком и факиром Сукрийяной? Ящик я отвезу в Гондапур и поставлю в святилище богини Кали в день ее праздника.

— А факир? — спросил Пензоне.

— Факир? Я хочу занять его место.

— Место верховного жреца? — произнес Пензоне, изумление которого было безгранично.