Там, посредине, возвышалось изваяние трижды — святой, — статуя богини Кали, но изображенная совсем не так, какою она представлялась глазам верующих в храме, на алтаре. В этом святилище она стояла одна, без братьев, со своими десятью руками, поднятыми вверх над головой, что с первого взгляда производило такое впечатление, как будто она окружена сиянием.
Но не йа Кали смотрели верующие, а в углубление, вроде ниши, черневшее под ногами идола. В этой-то самой нише и должен находиться драгоценный гроб, где почивает факир Сукрийяна, и — в этом каждый мог убедиться, — гроб стоял на своем месте.
У Тиравалювера вырвался вздох облегчения лицо его просияло, сурово сдвинутые брови разошлись и на губах заиграла неуловимая торжествующая улыбка. Да, он узнал эти священные реликвии. Это именно тот самый лаковый щит, покрытый золотом и инкрустацией. Он даже со своего места различает символические фигуры, вырезанные на крышке.
Что же касается мистера Токсона, то он при виде ящика изобразил на своем лице сильное удивление. Как, ящик опять на своем месте! Он сделал сверхъестественные усилия освободиться от веревок: у него мелькнула безумная мысль осмотреть ящик и удостовериться, что он, Токсон, не жертва иллюзии и что он, на самом деле находится перед таинственным саркофагом.
Но веревки, вместо того, чтобы распутаться, еще глубже, под его усилиями впивались в тело. Он был беспомощен, он не мог даже сдвинуться с места.
Его охватило отчаяние. Если гроб стоит на своем месте, помещенный туда стараниями нирванистов, то что стало с его дочерью, с Деборой? Ведь, чтобы похитить ящик, туги должны были проникнуть в бенгало: но этого мало, — попытка их неминуемо была бы встречена сопротивлением со стороны племянника и дочери, — следовательно, нирванисты должны были переступить через два трупа…
Впрочем… Внезапная мысль с быстротою молнии промелькнула в его разгоряченном мозгу.
Объяснение этого якобы чуда весьма просто: разве нирванисты не могли иметь два совершенно одинаковых гроба? Сцена, разыгрываемая перед его глазами, ни что иное, как искусная комедия, подстроенная жрецами, чтобы не подорвать в народе веры в себя. Но это хорошо: можно иметь два гроба, но нельзя иметь другого Сукрийяну. Как вы тут поступите, любезные отцы? А, да саркофаг сейчас откроют, вот мы и посмотрим!..
Между тем Тиравалювер повернулся к Сите и сказал:
— Я принимаю из твоих благочестивых рук священный гроб, который ты свято хранила… Теперь этот гроб должен возвратить нам нашего брата, нашего Сукрийяну. Я обращаюсь к тебе от имени Кали, нашей покровительницы, и приглашаю открыть гроб…
Жрица, прослушав речь верховного жреца, молча поклонилась ему и медленными, торжественными шагами без шума направилась к статуе богини Кали.
Две тысячи присутствующих затаили дыхание. Глубокое молчание не нарушалось ни малейшим шумом, и только слышно было, как ночные бабочки трепетали своими крылышками, летая вокруг мерцающих огней.
Жрица, подойдя к нише, быстро подняла крышку гроба и стала в стороне.
Под сводами храма поднялся крик радости: факир был там, в саркофаге.
Длинное и сухое тело, обвитое белым покрывалом, вытянулось в ящике. Густая борода покоилась у него на груди, скрывая под своими волнами скрещенные руки; голову венчала тиара чудной работы, горевшая драгоценными камнями.
Факир лежал в своей узкой тюрьме с закрытыми глазами и в той самой позе, как был положен семь лет тому назад.
Семь лет он ждал пробуждения в этой могиле, и смерть не наложила своей разрушающей руки на это иссохшее тело: ясное свидетельство о всемогуществе богини.
Крики удваивались, смешиваясь с именами Сукрийяны, Тиравалювера и девадаси Ситы. Многие женщины плакали от радости, мужчины обнимались. Факиры испускали дикие крики, терявшиеся в этом взрыве всеобщего восторга.
Радость была настолько велика, что нирванисты совершенно забыли про мистера Токсона.
Но ученый не потерял головы. Привыкший относиться критически ко всему, как и подобает настоящему ученому, он, когда прошел первый миг удивления, стал тщательно анализировать свои заключения.
Конечно, в первую минуту ой готов был поклясться, что перед его глазами настоящий факир. Он узнал повязки, тиару, даже бороду и черты лица загадочной мумии, в которую он так много раз всматривался в тиши своего музея, подолгу оставаясь с глазу на глаз с мумией. Но если он внимательнее приглядится, то не найдет ли — какого-нибудь различия?
Но как он проклинал свою близорукость, мешавшую издали рассмотреть все детали! Общие очертания фигуры он видит: вот треножник, вот гроб, вот белая фигура жрицы… А!.. Конечно, так. Это без сомнения она все подстроила, чтобы избегнуть мщения своих собратьев. Вопрос теперь в следующем, знает ли об этом верховный — жрец? С его ли ведома играется вся эта комедия, или он, как и остальные, стал жертвой обмана? В таком случае он, Токсон, выведет все на чистую воду, потому что обманщики предвидели все — кроме одного, чего достаточно, чтобы обнаружить их обман.