Гипнотизер

Ее светло-рыжие волосы падали вдоль щек, бледные веснушки неярко светились. Не говоря ни слова, она пошла в спальню и принесла оттуда какой-то пакет. Я с шутливым нетерпением разорвал бумагу.

Там оказалась коробочка с дисками бибоп-саксофониста Чарли Паркера. Записи, сделанные во время его единственной гастроли в Швеции: две записи из Стокгольмского концертного зала, две, сделанные в Гётеборге, концерты в Мальмё – в “Амирален” и последовавший за ним джем-сейшн в Академическом обществе, выступление в Народном парке в Хельсингборге, в клубе Ёнчёпинга, в Народном парке в Евле и, наконец, в джазовом клубе “Нален” в Стокгольме.

– Спасибо, – сказал я.

– Что у тебя сегодня? – спросила Симоне.

– Надо вернуться в больницу.

Симоне сказала:

– Я подумала – может, приготовим что-нибудь вкусное сегодня вечером, дома?

– Отлично.

– Только не очень поздно. Маляры завтра придут в семь. Черт, и что в этом хорошего? Почему они всегда являются так рано?

Я понял, что она ждет ответа, реакции или поддержки, и промямлил:

– Все равно их вечно приходится ждать.

– Точно, – улыбнулась Симоне и отпила кофе. – Так что приготовим? Может, то блюдо, турнедо в портвейне с коринковым соусом, помнишь?

– Это так давно было, – сказал я, стараясь не расплакаться.

– Не сердись на меня.

– Я не сержусь, Симоне.

Я попытался улыбнуться ей.

Когда я стоял в прихожей в ботинках и уже собирался направиться к двери, Симоне вышла из ванной. В руках она держала коробочку.

– Эрик, – позвала он.

– Да?

– Для чего это?

Она держала анатомический бинокль Майи.

– Ах это. Это подарок, – сказал я и сам услышал фальшь в своем голосе.

– Какой красивый. Выглядит как старинный. Кто тебе его подарил?

Я отвернулся, избегая ее взгляда.

– Так, один пациент, – деланно рассеянным голосом ответил я, притворяясь, что ищу ключи.

Симоне громко рассмеялась.

– Я думала, врачам нельзя принимать подарки от пациентов. Это же неэтично?

– Наверное, надо было его вернуть, – ответил я и открыл входную дверь.

Взгляд Симоне жег мне спину. Я должен был поговорить с ней, но слишком боялся потерять ее. Я не решился на разговор, не знал, как начать.

Занятие должно было начаться через десять минут. В коридоре крепко пахло моющим средством. Длинные влажные полосы уползали вслед за тележкой уборщицы. Ко мне подошла Шарлотте – я узнал ее шаги задолго до того, как она заговорила.

– Эрик, – осторожно сказала она.

Я встал и повернулся к ней:

– С возвращением.

– Простите, что я вот так исчезла.

– Я все думал над тем, как вы восприняли гипноз.

– Не знаю, – улыбнулась она. – Знаю только, что я уже много лет не чувствовала себя такой счастливой и уверенной, как на этой неделе.

– На это я и надеялся.

У меня зазвонил телефон; я извинился и увидел, как Шарлотте исчезает за углом, поворачивает в другой коридор. Взглянул на дисплей. Майя. Я не ответил, просто заблокировал ее звонки (потом оказалось, что она звонила несколько раз). У меня не было сил слушать ее, и я стер все сообщения, которые она оставила в голосовой почте.

Когда я хотел войти в терапевтическую комнату, меня остановил Марек. Он загородил дверь и улыбнулся мне пустой, чужой улыбкой:

– Мы тут развлекаемся.

– Чем занимаетесь? – спросил я.

– Это частная вечеринка.

За дверью кто-то вскрикнул.

– Пропустите, – сказал я.

Марек ухмыльнулся:

– Доктор, сейчас нельзя…

Я оттолкнул его, дверь распахнулась, Марек потерял равновесие, ухватился за ручку, но все равно растянулся на полу.

– Я же просто пошутил, – проворчал он. – Черт, это была просто шутка.

Пациенты все как один, застыв, уставились на нас. У Пьера и Шарлотте был встревоженный вид, Лидия посмотрела на нас и снова повернулась спиной. От группы исходило странное возбуждение. Перед Лидией стояли Сибель и Юсси. Сибель открыла рот, и казалось, что ее глаза полны слез.

Марек поднялся и отряхнул штаны.

Я отметил, что Эва Блау еще не пришла, подошел к штативу и стал готовить камеру. Проверил панорамный план, сделал картинку покрупнее и через наушники проверил микрофон. В линзе камеры я увидел, как Лидия улыбается Шарлотте и радостно восклицает:

– Точно! С детьми всегда так! Мой Каспер ни о чем другом не говорит – все Человек-паук да Человек-паук.

– Я вижу, по нему сейчас все с ума сходят, – улыбнулась Шарлотте.

– У Каспера нет папы, так что Человек-паук – это, наверное, его представление о мужчине. – Лидия рассмеялась так, что у меня загудело в наушниках. – Но нам с ним неплохо, – продолжала она. – Мы часто шутим, хотя в последнее время, бывало, ссорились – Каспер как будто ревнует. Норовит испортить мои вещи, не хочет, чтобы я говорила по телефону, бросил мою любимую книгу в унитаз, кричит всякое… По-моему, что-то случилось, но он не хочет рассказывать.

На лице Шарлотте мелькнула тревога, Юсси что-то хрипло проворчал; я увидел, как Марек нетерпеливо машет Пьеру.

Закончив с камерой, я пошел к своему стулу и сел. Через несколько минут все заняли свои места.

– Продолжаем, как в прошлый раз, – объявил я и улыбнулся.