Гипнотизер

Он посмотрел на жену, на ее утомленное лицо, прекрасные черты, веснушки. Светлые джинсы с низкой талией, край желтых трусиков над поясом. Ему захотелось остаться здесь, просто остаться, захотелось, чтобы они спали вместе. На самом деле ему хотелось заняться с ней любовью, но он знал, что сейчас не время, слишком рано даже пытаться, слишком рано вожделеть.

— Я пойду, — пробормотал он.

Симоне кивнула.

Они посмотрели друг на друга.

— Позвони, когда Кеннет отследит разговор.

— Куда ты сейчас?

— На работу.

— Спишь в кабинете?

— Это довольно практично.

— Можешь спать здесь.

Эрик от удивления не знал, что ответить. Но секундного молчания хватило, чтобы Симоне истолковала его заминку как колебания.

— Не думай, что это приглашение, — торопливо сказала она. — Не воображай себе ничего такого.

— Мне все равно, — ответил он.

— Перебрался к Даниэлле?

— Нет.

— Мы уже расстались, так что врать не обязательно. — Симоне повысила голос.

— Ладно.

— Что? Что «ладно»?

— Я перебрался к Даниэлле, — солгал он.

— Хорошо, — шепнула она.

— Да.

— Я не собираюсь выспрашивать, молодая ли она, красивая и…

— Она молодая и красивая, — оборвал Эрик.

Он пошел в прихожую, обулся, вышел из квартиры и закрыл дверь. Подождал, услышал, как Симоне заперла дверь и накинула цепочку. Эрик стал спускаться по лестнице.

Глава 31

Утро понедельника, четырнадцатое декабря

Симоне разбудил телефонный звонок. Шторы были подняты, и спальню заливал зимний свет. Симоне успела подумать: «Наверное, это Эрик» — и чуть не расплакалась, поняв, что он и не собирался звонить, что сегодня утром он проснулся рядом с Даниэллой, что она теперь одинока.

Она взяла телефон с прикроватного столика и ответила:

— Да?

— Симоне? Это Ильва. Я несколько дней пытаюсь до тебя дозвониться.

У Ильвы был напряженный голос. На часах уже десять.

— Мне сейчас не до того, — натянуто сказала Симоне.

— Они его не нашли?

— Нет.

Стало тихо. Какие-то тени проплыли мимо окна, и Симоне увидела, как с крыши дома напротив падает краска. Отслоившиеся пласты, которые соскребают люди в оранжевых комбинезонах.

— Извини, — сказала Ильва. — Не буду мешать.

— А что случилось?

— Утром опять приходил ревизор, что-то не так. И я плохо соображаю — здесь Норен. Стучит.

— Стучит?

Ильва издала невнятный звук.

— Явился с резиновым молотком и заявил, что создал новое течение, — объяснила она устало. — Сказал, что покончил с акварелью и ищет нишу в искусстве.

— Пускай ищет свою нишу где-нибудь подальше.

— Он расколотил миску Петера Даля.

— Ты позвонила в полицию?

— Да, они приезжали. Норен все зудел о свободе творчества. Они велели ему держаться от нас подальше, так что теперь он стоит на улице и лупит своим молотком.

Симоне вылезла из постели и посмотрела на себя в дымчатое зеркало одежного шкафа. Она выглядела тощей и уставшей. Как будто ее лицо разбилось на множество мелких осколков, и его пришлось склеивать заново.

— А Шульман? — спросила Симоне. — Как там с его залом?

Ильва заговорила деловым тоном:

— Сказал, что ему нужно поговорить с тобой.

— Я ему позвоню.

— Там что-то со светом, он хочет показать тебе. — Ильва понизила голос: — Я не знаю, как там у вас с Эриком, но…

— Мы разошлись, — коротко сказала Симоне.

— Потому что я думаю… — Ильва замолчала.

— Что ты думаешь? — терпеливо спросила Симоне.

— Что Шульман влюблен в тебя.

Симоне встретила в зеркале свой собственный взгляд и вдруг ощутила волнующую пустоту в теле.

— Постараюсь прийти, — сказала она.

— Сможешь?

— Только позвоню кое-кому.

Симоне вернула трубку на место и немного посидела на краю кровати. Беньямин жив, это главное. Он жив, хотя со дня похищения прошло уже несколько суток. Это очень хороший знак. Похититель не заинтересован в том, чтобы непременно убить его. У него другие цели, может, он собирается потребовать выкуп. Симоне быстро подсчитала свои активы. Что у нее есть? Квартира, машина, кое-какие картины. Галерея, естественно. Можно занять деньги. Как-нибудь справится. Она человек не богатый, но папа может продать дачу и свою квартиру. Они могут жить вместе в съемной квартире, где угодно, это ничего — лишь бы вернуть Беньямина, лишь бы вернуть ее мальчика.

Симоне позвонила отцу, но он не отвечал. Она оставила короткое сообщение о том, что отправляется в галерею, потом быстро приняла душ, почистила зубы, переоделась и вышла из квартиры, не погасив свет.

На улице было ветрено, морозно. Глухая тьма декабрьского утра — сонная, кладбищенская. Пробежала собака, волоча поводок по лужам.

Едва подойдя к галерее, Симоне поймала взгляд Ильвы через стеклянную дверь. Норена не было видно, но на земле возле дорожки осталась сложенная из газеты наполеоновская треуголка. Картины Шульмана светились зеленым. Блестящая аквариумно-зеленая масляная живопись. Симоне вошла; подбежала Ильва и обняла ее. Симоне заметила, что Ильва забыла покрасить волосы в черный цвет — в прямом проборе угадывалась отросшая седина. Но лицо гладкое, подкрашенное, губы темно-красные, как всегда. На Ильве был серый костюм с юбкой-брюками, полосатые черно-белые колготки и тяжелые коричневые ботинки.