Я установила на телефон Кости приложение, которое отслеживает его гео-локацию, произвела интеграцию со своим телефоном и подтвердила запуск сервиса отправленным уведомлением с его телефона. Затем я спрятала иконку приложения глубоко в папки, чтобы Костя не заметил, что на его телефоне подключен родительский контроль.
После этого я скачала еще одно приложение, автоматически записывающее все телефонные разговоры владельца мобильного телефона, и тоже хорошо спрятала его иконку. Я понимала, что мне придется как-то взять телефон Кости, чтобы прослушать его разговоры, но была уверена, что справлюсь с этим и найду способы сделать это.
Затем я протерла телефон салфеткой, чтобы не оставить своих следов на экране, положила его на место и легла спать.
– «Слушай меня, поняла? Ты должна хорошо учиться, я потратила столько денег на твой университет!»
– "Мама, я поступила по целевому направлению," возразила я.
– "Заткнись," прошипела мать сквозь зубы. – "Я сказала, что ты закончишь учебу и вернешься сюда, чтобы работать, поняла? Ты меня слышишь?! Я уже два года отправляю тебе деньги, чтобы ты жила в городе и училась, и я все записываю," она потрясла блокнотом у моего лица. – "Я все записываю, и ты должна будешь мне вернуть, понятно?!"
Мне стало очень больно и горько от ее слов. Но еще больше меня расстроила мысль о том, что я числилась у нее в долгу, словно в рабстве, и должна была отрабатывать этот долг после окончания учебы. В тот вечер я приехала к ней домой, к ней и ее новому мужу, к которому мы переехали, когда я была в десятом классе.
Ее мужа звали Никита Алексеевич, и она продала наш старый дом, положив вырученные деньги на сберегательную книжку. У меня не складывались отношения с Никитой Алексеевичем, он привык жить по своим правилам, в его доме все было регламентировано, и нельзя было даже закрывать двери комнат. Мать не любила его, но была вежлива и послушна, следуя его указаниям, и заставляла меня делать то же самое.
Я не могла назвать простым то время. Взрослея в условиях жесткого надзора, мне было разрешено только работать и учиться. Со временем я стала ощущать желание саботажа, так я пыталась защищать свои границы. Я не могла , как другие мои сверстники, свободно ходить на дискотеки в десять вечера. Мой отчим, Никита Алексеевич, всегда закрывал входную дверь на ключ и ложился спать, что означало, что и все остальные должны были пойти спать. Однажды я спросила его, могу ли я прийти позже, взяв с собой ключ. Он разрешил, но предупредил, что дверь будет закрыта, и мне придется спать в бане или на улице. Ключ висел на одном и том же месте уже много лет, и отчим не собирался менять свои правила. Я взглянула на мать, которая сидела рядом, но она отвернулась, увлеченно разглядывая что-то в окне, словно не слыша диалога.
Я ждала с нетерпением дня, когда получу школьный диплом и смогу уехать из этой проклятой деревни, чтобы больше никогда не видеть Никиту Алексеевича.
Я хотела почувствовать свободу, которой мне так не хватало. Я хотела наслаждаться полноценной жизнью, встречаться с парнями и нравиться им. Я мечтала о первом поцелуе. В школе у меня не было парня, хотя многим я нравилась. У меня были подруги, я не была замкнутой или застенчивой. На самом деле, в старших классах я начала саморазрушаться, увлеклась курением и пивом во время перемены, и мой круг друзей с похожими интересами расширился. Я старалась показать, что я такая же, как все, хотя это было далеко не так.
В школе я общалась со сверстниками, но вне школы я не участвовала в молодежной жизни. Я не ходила в походы и на танцы, где происходили первые отношения, первые влюбленности, объятия и поцелуи. Моя мать всегда берегла меня от возможности начать встречаться с кем-либо и категорически запрещала мне выходить из дома по вечерам. После переезда к ее новому мужу это стало совершенно невозможно.
Поэтому я положила большие надежды на то, что смогу освободиться от ее опеки. Мне вовсе не пугал незнакомый город. Да, я не думала о учебе, я ждала только свободы, чтобы наконец-то испытать те эмоции, о которых так мечтала.
Я не знала, кем я хочу стать, на кого я хочу учиться, мне было все равно. Поэтому, когда мама предложила мне поехать учиться в Педагогический Университет на учителя русского языка и литературы по целевому направлению, я согласилась. Я знала, что не вернусь к ней и в это место, хотя целевое направление предполагало работу учителем в течение трех лет после обучения. Я знала, что у нее там есть связи, и даже если я плохо отвечу на вступительном экзамене, она поможет мне поступить.
Нет, я не собиралась плохо учиться в Институте, но я готова была принять любые ее условия , лишь бы поскорее уехать и обрести долгожданную свободу.