Гипноз для Марии

Эй… не думай, что убеждение – это какой-то там жалкий хлюпик. Убеждение обладает сокрушительной силой, это стальные тиски Игры, которые не отпускают нас ни на секунду до самой нашей смерти.

Мы умираем из-за своих убеждений, думал он, каждую минуту кто-то умирает от смертельной иллюзии.

Реальность тюрьмы Блэксмита отличается от реальности окружающих меня сейчас стен, подумал он, только тем, что тюрьма исчезнет назавтра без всяких усилий или веры с моей стороны. Комната же так просто не исчезнет. Тюрьма существовала только с моего согласия, комната построена с согласия каждого, живущего в пространстве-времени:

Стены удерживают картину мира.

Он погасил свет. Снаружи мир не существует, он лишь здесь, внутри, думал он, установки становятся убеждениями, становятся ощущениями, становятся так называемыми твердыми предметами на нашей Игровой площадке.

С этой мыслью Джейми Форбс засыпает.

Просыпается через пять минут, от приступа благоразумия. Ты что, рехнулся, приятель? Додуматься до такого, реальный мир не здесь, все – лишь плод твоего воображения? Ты настолько подвержен внушению, что, как только появляется некая леди и говорит, что ничего реального нет, ты проглатываешь это одним залпом?

Снова засыпает, довольный тем, что не потерял рассудок.

Просыпается через десять секунд, а как же относительность, квантовая механика, Теория Струн? Если считать, что Внушение – бред, как быть с Наукой?

В пространстве-времени не четыре измерения, потому что на самом деле существуют одиннадцать измерений, – конечно, они упакованы в крошечные шарики, и мы их не видим. Но поверьте, они существуют!

В Космосе есть дыры, где силы гравитации так сильны, что даже свет не может вырваться оттуда.

Бок о бок друг с другом существует бесконечное число других вселенных – вселенных с совершенно отличным от нашего ходом событий, совершенно других… вселенных, где не было Второй мировой войны, вселенных, где была Третья мировая война, о которой нам ничего не известно, и Четвертая, и Пятая, вселенных, где люди точно такие же, как мы, за исключением того, что среди миллиарда их жителей тебя зовут не Джейми, а Марк и у тебя не голубые глаза, а карие.

Снова засыпает. Как это работает? Через пять минут, в досаде на себя. Это не дифференциальное исчисление, и я не какой-то там математикофоб, думал он, все предельно просто. Как мы видим то, что видим? Как художник видит картину, которую пишет? А вот как:

Художник смотрит на холст.

Окунает кисть в краску.

Наносит мазок на картину.

Художник смотрит на холст.

Окунает кисть в краску.

Наносит мазок на картину.

Художник смотрит на холст.

Один мазок за один раз.

Каждый день нашей жизни.

Вот как это работает.

Вот тебе ведерко с краской, Джейми, в нем бурлят установки. Вот тебе кисть, окуни ее в то, что принимаешь за правду. Вот тебе холст: назовем его жизнью.

А теперь попробуй написать картину, о'кей?

Ты хочешь понять, как это работает, думал он, придется вспомнить время, когда ты еще в школу не ходил.

Меня загипнотизировали, думал он. Я знаю, каково это, из собственного опыта, объяснять не надо. Принимаешь установки, и они становятся реальностью, до последнего мазка. Тридцать лет прошло, а все еще помню. Пробиться сквозь стену Блэксмита, на сцене, не было шансов, ведь никакой стены не было. Я лишь думал, что она есть.

У некоторых фанатиков-христиан, как он знал, во время религиозных праздников на ладонях выступает кровь из несуществующих ран от гвоздей, как у Иисуса, каким его изображают на старых иконах. Собираешься сказать им на следующем съезде фанатиков, что это не кровь вовсе, а убеждение? Выступить перед ними с докладом: недавно было установлено, что, когда людей в те счастливые давние времена пригвождали к кресту, гвозди вбивали не в ладони, а в запястья, так почему тогда у вас ладони кровоточат?

Ответ? Потому что мы думали, что в ладони.

Собираешься сказать человеку, умирающему от смертельной болезни, что болезни нет, что это так, его убеждение?