Гипотеза любви

— Такая девушка, как ты. Которая так быстро сообразила, что знаменитые, успешные ученые, мать их, — это способ продвинуться. — Он все еще улыбался. Той же улыбкой, которая некогда казалась Оливии доброй. Которая придавала ей уверенности. — Ты ведь трахаешь Адама, так? Мы с тобой оба знаем, что ты трахнешь меня по тем же причинам.

Ее тошнило. Ее все-таки вырвет в этой аудитории, и это не будет иметь никакого отношения к докладу.

— Ты отвратителен.

— Да? — Он невозмутимо пожал плечами. — Значит, отвратительны мы оба. Ты использовала Адама, чтобы подобраться ко мне и к моей лаборатории. И попасть на эту конференцию.

— Я этого не делала. Я даже не знала Адама, когда подавала…

— Ой, ну конечно. Еще скажи, что из твоей жалкой статьи сделали доклад благодаря высокому качеству и особой важности твоей работы. — Он скорчил недоверчивую мину. — Кое-кто здесь очень высокого мнения о себе, учитывая, что ее исследования бесполезны и вторичны и что она едва способна связать два слова, не заикаясь, как идиотка.

Оливия застыла. Живот у нее сжимало и крутило, ноги как будто приклеились к земле.

— Это неправда, — прошептала она.

— Нет? Ты считаешь, неправда, что ученые в твоей области настолько хотят произвести впечатление на великого Адама Карлсена, что готовы целовать задницу любого, кого он сейчас трахает? Я, конечно, так и сделал, когда сказал его очень посредственной подружке, что она может пойти работать ко мне. Но может быть, ты и права, — продолжил он с насмешливым дружелюбием, — может быть, ты знаешь академию лучше, чем я.

— Я расскажу Адаму. Я…

— Да ради бога. — Том развел руками. — Вперед. Сделай одолжение. Дать тебе телефон?

— Нет.

Ноздри у нее раздувались. Ее захлестнула волна ледяного гнева. Она развернулась и направилась к выходу, борясь с тошнотой и желчью, поднимающейся к горлу. Она найдет Адама. Она найдет организаторов конференции и пожалуется на Тома. Она никогда больше не увидит его лица.

— Маленький вопрос. Как думаешь, кому Адам поверит, Оливия?

Она замерла как вкопанная, всего в полуметре от двери.

— Какой-то сучке, с которой он трахается недели две, или человеку, который многие годы был его близким другом? Который помог ему получить самый главный грант в его карьере? Который прикрывал его спину с тех пор, как он был еще моложе, чем ты? Который делает по-настоящему важную работу?

Оливия резко развернулась, ее трясло от ярости.

— Зачем ты это делаешь?

— Потому что могу. — Том снова пожал плечами. — Потому что, каким бы выгодным ни было мое сотрудничество с Адамом, иногда немного раздражает, что ему нужно быть лучшим во всем, и мне нравится мысль о том, чтобы хоть раз что-то у него отнять. Потому что ты очень хорошенькая, и я с нетерпением жду возможности проводить с тобой больше времени в следующем году. Кто бы мог предположить, что у Адама такой хороший вкус?

— Ты чокнутый. Если ты думаешь, что я стану работать в твоей лаборатории, ты…

— О, Оливия. Конечно, станешь. Потому что, видишь ли… хотя твоя работа не особо выдающаяся, она прекрасно дополняет текущие проекты моей лаборатории.

Она позволила себе едкий, горький смешок.

— Ты действительно настолько глуп и веришь, что я когда-нибудь стану сотрудничать с тобой после этого?

— М-м-м. Дело, скорее, в том, что у тебя нет выбора. Если ты хочешь закончить свой проект, моя лаборатория — твоя единственная возможность. А если ты не сделаешь этого, что ж. Ты прислала мне данные по всем своим протоколам, а это значит, что я смогу легко их воспроизвести. Но не волнуйся. Может быть, я упомяну тебя в разделе «благодарности».

Она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— Ты этого не сделаешь, — прошептала она. — Это нарушение правил.

— Послушай, Оливия. Мой дружеский совет: смирись. Удерживай интерес Адама как можно дольше, а потом приходи в мою лабораторию, чтобы наконец-то заняться достойной работой. Если ты осчастливишь меня, я позабочусь о том, чтобы ты смогла спасти мир от рака поджелудочной. На умильной слезливой истории о том, как твоя мама, или тетя, или дурацкая воспитательница из детского сада умерли от рака, далеко не уедешь.

Оливия повернулась и выбежала из аудитории.

Когда она услышала писк карточки от двери, то тут же вытерла лицо рукавом платья. Это не слишком помогло: она плакала верных двадцать минут, и даже целого рулона бумажных полотенец не хватило бы, чтобы это скрыть. Хотя на самом деле вины Оливии тут не было. Она была уверена, что Адам останется на церемонию открытия или, по крайней мере, на факультетскую вечеринку после своего доклада. Разве он не состоял в комитете по связям с общественностью? Ему полагалось находиться где-нибудь в другом месте. Общаться. Налаживать связи. Заседать.

Но вот он здесь. Оливия слышала, как он вошел, затем — как остановился у входа в спальню и…

Она не могла заставить себя встретиться с ним взглядом. Она была в полном раздрае, в чудовищно жалком состоянии. Но было необходимо, по крайней мере, попытаться отвлечь внимание Адама. Может быть, сказав что-нибудь. Что угодно.