Гипотеза о сотворении

Он представил себя пружинисто идущим по мягкой траве у берега. Вот он прыгает в воду, неутомимо плывет и плывет, ныряет и явственно чувствует, как холодны сумрачные глубины. Вот выходит на другой берег, радостно потягивается в приятном прогретом воздухе, падает в высокую некошеную траву, приподнимается и разглядывает на другом берегу девушку, при виде которой у него давно уже замирает сердце. Затем вскакивает и кричит призывно:

- Машенька-а!

И с разбега бросается в воду, быстрыми саженками плывет обратно, подхватывает девушку на пуки и несет, несет, сам не зная куда, и замирает от ее близости, от ее деланно-испуганного заливистого смеха.

…От мягких кос Машеньки пахнет сеном. Он зарывается лицом в эти косы и слушает, как она дышит прерывисто, словно смеется во сне. Слабый ветер шуршит в сухих листьях шалаша, теплый ветер, как Машенькино дыхание, греет шею, гладит, ластится к нему. Он слышит, как струится река, не там, внизу, а здесь, рядом, прохладные струйки словно бы текут сквозь него, щекочут сердце. И кусты на берегу шепчутся о чем-то своем, и счастливо посмеиваются листочки на березе, и травинки, как малые дети, шаловливо заглядывают в шалаш, балуясь, просовывают тонкие ручонки сквозь сплетенные ветки, трогают горячую кожу крохотными прохладными ладошками. Вся земля, все мироздание сужаются до этих добрых ладошек, каждый листок вырастает до размеров мироздания, все перепутывается, переплетается в ликующем единстве малого и великого, близкого и далекого, теплого и прохладного, своего и чужого. Тихий хоровод едва переносимого сердцем блаженства подхватывает, уносит в неведомые звездные сферы, быстрые и трепетные, как солнечные блики на водной глади…

Услужливое сознание подсовывает картины реального мира, но Василий торопится заглушить, затмить робкий голос рассудка фантастическим вихрем восторгов, сплетенных подсознанием. Василий знает: чтобы все получилось, нужно долго пробыть в этом состоянии отрешенности и глубокого молодого счастья, как можно дольше…

- …Что я тебе говорила? Вот поглядь, поглядь на свово Васеньку! Девка в шалашик, и он за ней. У-у, глаза, б мои не глядели!..

Мария плакала. Как настояла Алена, они, переждав пару дней, выехали следом за Василием, утром были на станции, крадучись прошли семь километров по-пустынной разбитой дороге. И, еще не доходя до деревни, увидели то, чего Мария втайне надеялась не увидеть.

Сначала, когда присмотрелась к тому, как Василий косит, точно в молодости широко захватывая косой, Мария задохнулась от воспоминаний, так он был похож на того давнишнего ее Васю, по которому она сходила с ума. И поле было то же самое, и шалаш под березой на том самом месте, в точности такой же шалаш, в каком прошли ее наисчастливейшие дни. Насторожилась, похолодела сердцем, увидев на лугу совсем юную девчонку. Да уж больно молодая была девчонка, несерьезная. А когда он уплыл на другой берег и оттуда хорошо ей знакомым молодым голосом, как когда-то, позвал: «Машенька!» - она и совсем позабыла о девчонке, не удержавшись, кинулась к нему. Только Алена была настороже, не пустила.

- Погоди маленько, счас мы их накроем, голубков…

- Ты не ходи туда. Я сама, - пробормотала Мария.

- Да что сможешь сама-то? Заговорит он тебя. Поплачешь да простишь.

Но всегда сговорчивая Мария теперь заупрямилась:

- Нет, ты ступай в деревню. Я одна пойду.

Она решительно встала и вышла из леска, где они прятались. Но решительность быстро покинула ее, она шла и проклинала себя: стыд-то какой, собственного мужа выслеживать! Однако дошла, постояла возле шалаша и заглянула внутрь. Василий был один. Лежал на спине, с закрытыми глазами, но, похоже, не спал. Напряжение, которое несло Марию сюда, вдруг опало, ноги подкосились, и она без сил опустилась возле шалаша, привалившись к его стенке.

- Машенька! - шепотом позвал Василий. В точности так позвал, как тридцать лет назад, тем же молодым голосом, с той же, разрывающей душу нежностью.

Она заплакала навзрыд, и Василий выглянул из шалаша.

- Ты? - спросил удивленно.

- Не меня ждал? - прерывисто спросила она.

- Те-тебя, - сказал Василий. Но она уловила, как дрогнул в неуверенности его голос.

- Полно врать-то. Девчонку ждал?.. Как хоть зватьто ее?

- Маша.

- Ах Маша?! Значит, это ей ты кричал с того берега?

- Тебе.

- Не умеешь ты врать.

- Я не вру.

- Чего же не рад? Вот она я, пришла.

- Я тебя… другую… звал.

- О господи! Василий, не надо!

- Честное слово. Ты разве забыла? Все ведь тут, как тогда. Помнишь? Я затем сюда и езжу, чтобы вернуться в молодость.

- Без меня?

- Вдвоем нельзя вернуться. Я даже в зеркало не гляжусь, чтобы не увидеть себя… теперешнего.

- Конечно, - вздохнула Мария, - стара я для тебя, смотреть не на что.

- Да не в этом дело!

- А в чем же, в чем? Зачем все эти выдумки?

- Я тебе говорил.

- О чем ты мне говорил?

- О секрете Сен-Жермена. О том, как можно не стареть.

- Не помню. Кто это Сен-Жермен?

- Какой-то французский граф. Говорят, не старел, и все тут. А почему?

- Почему?