Гиппопотам

– Подозреваю, он каким-то образом обнаружил – возможно, выхаживая пострадавших животных, – что одним только наложением рук добиться излечения удается далеко не всегда. И тогда он разработал причудливую теорию. Ключевые слова такие: чистота и естественность. Бог весть, что он под ними подразумевал. Думаю, ничего более последовательного и убедительного, чем то, что подразумевает под ними любой сочинитель рекламных текстов. Дэви решил, что должен быть чист и естественен, как животное. Чист и естественен – как божья коровка, разумеется, не как ее двоюродный братец, навозный жук. Чист и естественен, как газель, а не как гиена, которая выгрызает газели глаза и лакомится ее кишками. Его представления о чистоте и естественности, похоже, имели больше общего с викторианским сборником детских церковных гимнов, чем с реальным пониманием физического мира. Все полнится красой и светом, а ничего темного и грязного попросту не существует. Но, не забудьте, как раз в то время Дэви переживал половое созревание, а про это явление, темнее и грязнее коего не придумаешь, в викторианских гимнах ничего не сказано. К тому же Дэви оказался мальчиком ненасытимо чувственным. Те из сидящих здесь, кто принадлежит к мужскому полу, помнят, наверное, что творили с нами в пятнадцать лет наши гонады и гаметы. Что до меня, они не угомонились и по сей день, разве что подрастеряли былую способность впадать в неистовство по любому поводу. Дэви, обнаружив однажды утром, что не устоял перед эротическим сном, почувствовал себя униженным. Он столкнулся с проблемой. Почему Бог и Природа наполнили его тело жидкостью столь гадкой? Как может он оставаться чистым, этаким хорошеньким лютиком, когда внутри у него поселился бьющий струей кошмар? Он рассудил так. Семя есть животворящий дух. Если он станет избегать похотливых извержений этого духа, тот сохранит чистоту, более того, обратится в самую чистую, самую сильнодействующую субстанцию, какую только можно вообразить. И Дэви решил, что его семя… надеюсь, ты готова к этому, Энни… есть совершенное средство целительства. Когда в Суэффорде появилась его кузина Джейн, Дэви представился идеальный случай проверить справедливость своих верований лабораторным путем. Он убедил Джейн в том, что одного наложения рук недостаточно, что он должен напитать ее своим духом. Метод, который находили бесценным многие основатели религиозных культов. В случае Дэви желанию и страстям отводилось место второстепенное, я совершенно искренне верю, что он руководствовался одним лишь стремлением исцелить и помочь.

– Ох, Дэви… – прошептала Энни. Об этой особенности сыновней миссии она ничего не знала, и я, прилюдно открывая ей глаза, чувствовал себя свиньей.

– Прости, но должен сказать, что, скорее всего, он проделал тот же трюк и с Сиренью, – добавил я.

Нижние челюсти всех и каждого попадали в тарелки, а Оливер начал метать в меня мысленные кинжалы.

– И только Оливер может поведать вам, – сказал я, считая, что он это заслужил, – какая метода использовалась в его случае.

Все лица обратились к нему. Бедный Оливер, притворщиком он всегда был никудышным.

– Послушайте, – облизав губы, произнес он. – Ведь мы же все верили, так? Некоторые из нас верят и сейчас. Все сказанное Тедом основано на нетерпимости и побочных обстоятельствах. Он так ничего и не доказал.

– Ты совратил моего сына? – осведомился Майкл.

– Нет, чтоб я сдох, это он меня совратил! Он сказал мне… Иисусе, когда вот так это излагаешь, получается полный абсурд… Ладно, если ты хочешь, чтобы я описал происшедшее на языке, понятном Уоллису, то да, Дэви поимел меня в зад. И мне стало лучше, разве не так? И опять-таки, это был Дэви. Саймон ко мне даже близко не подходил. Я с этим охламоном за всю неделю и двумя словами не перемолвился. Все Дэви! Конечно, Дэви. Какого дьявола вы слушаете этого толстого проходимца? И как насчет Джейн и Сирени?

Мери и Макс обменялись полными ужаса взглядами. Это они о Кларе вспомнили, бедняжки.

– Насчет Сирени могу объяснить, – сказал я. – Боюсь, во всей этой истории повинен исключительно я.

– Ты? – Майкл нахмурился.