Гипсовый трубач

— Мама заставила меня выйти за Лапузина, — вздохнула Наталья Павловна. — Заместитель директора академического института, доктор наук, генетик. И как раз развелся. Я тоже… Мама сказала: «Сделай хоть раз по-моему. Не повторяй моих ошибок!» И я подумала: «Два неудачных брака, один по любви, другой по великодушию, — этого вполне достаточно!» Понимаете, мой папа был джазовым музыкантом, очень талантливым и демонически красивым. Его зажимали. Знаете, в музыкальном мире — страшные интриги. Он жутко пил и обвинял во всем, конечно, советскую власть. В конце концов папа нас бросил, эмигрировал в Штаты и умер, развозя пиццу. Меня вырастил отчим, известный физик. Мама познакомилась с ним, когда брала у него интервью. Я сделала по-маминому… Это был мой третий брак…

Некоторое время молчали. В пруду тяжело всплескивали рыбы. Кокотов думал о том, что если бы у него была такая мама, он женился бы, ни пикнув, на ком угодно.

— А первый раз — по любви? — наконец спросил Андрей Львович.

— А как же еще! Рассказать?

— Да, — кивнул автор «Кентавра желаний», испытывая сердцем неуместную ревность.

— О, вы хотите знать обо мне все?

— Да!

— Как писатель или как мужчина?

— Как человек.

— Умный ответ! А вы хорошо подумали?

— Хорошо.

— Но ведь вы тогда не сможете в меня влюбиться!

— Смогу, — угрюмо пообещал он.

— Нет, не сможете! Ну да это и к лучшему.

— Почему?

— Потому что «любить иных тяжелый крест…»

— Да, любовь — это самый мучительный способ быть счастливым…

— Роскошная мысль. Ваша?

— Нет, Сен-Жон Перса… — зачем-то соврал Кокотов.

— Ну хорошо — слушайте! Моего первого мужа звали Денис, Дэн. Нет, погодите! — Наталья Павловна достала из бокового кармана плоскую фляжку с золотой монограммой, жирно блеснувшей в свете фонарей, отвинтила крышечку и сделала красивый глоток.

«Коньяк! — почуял писатель. — Дорогой!»

— Хотите?

— Если только немножко, — согласился Андрей Львович и деликатно, стараясь не касаться губами горлышка, булькнул.

— Итак, в первый раз я влюбилась в вас, — придав голосу насмешливую эпичность, начала Обоярова. — Рассказать? Ладно, не буду. А во второй раз я втюрилась в каратиста с черным поясом. Он руководил подпольной секцией. Карате ведь было строго запрещено, но если очень хочется… Сначала нас тренировал Шоркин. Вы сейчас упадете!

— Почему?

— Потому что Шоркин был мужем Людмилы Ивановны.

— Какой еще Людмилы Ивановны?

— Ну боже мой, воспитательницы первого отряда — вашей напарницы!

— Не может быть!

— Да!

— Откуда вы узнали?

— Он принес на тренировку фотографии с подпольного соревнования. А на снимке рядом с ним стояла Людмила Ивановна. Я спросила: кто это? И он с неудовольствием ответил: жена.

— Мир тесен, как новый полуботинок. А почему с неудовольствием?

— Ну что вы! Такой ходок был! Ни одной молоденькой каратистки не пропускал, ко мне тоже пристраивался, но я была идейная девочка, с целью…

— С какой целью?

— Сейчас расскажу. А Шоркин закончил плохо. Одна дурочка из нашей секции, несовершеннолетняя, от него залетела. Прибежали родители — и он исчез. Тогда появился Дэн, мой будущий муж. Он сразил меня на первом же занятии — вышел к нам обнаженный по пояс. Ах, какой у него был торс! Играла каждая мышца. Добавьте к этому неподвижное красивое лицо, длинные, почти до плеч темные волосы и черные глаза, полные нездешнего, печального знания. В перерывах между тренировками он, сев лотосом, тихо и бесстрастно говорил нам о карме, сансаре, медитации, сверхзнании… В общем, плел чепуху, какую сейчас можно прочесть в любой бульварной газетенке. Но тогда мы восторженно ловили тайные слова. Девчонки шептались, что Дэн дал обет целомудрия. Ну как после всего этого не влюбиться? Он работал в котельной истопником. Ах, какая романтика для девочки из академической семьи! Точнее, числился… Вместо него по очереди дежурили парни из нашей подпольной секции. За это начальник ЖЭКа (небескорыстно, конечно) разрешил оборудовать в большом бесхозном подвале спортзал и маленькую комнатку, почти келью — для Дэна. Туда-то я к нему однажды и пришла…

— С какой целью?

— Ну, вы спросили!

— Но… вы… вы сказали, что были девочкой с целью, — вывернулся Кокотов.

— А я разве не объяснила?

— Нет.

— Странно. Я мечтала стать шпионкой.

— Ке-ем?

— Шпионкой. Как Мата Хари. Или княжна Вика Оболенская из «Красной капеллы». Ей отрубили в гестапо голову. Я знала, некоторым выпускникам «ромгерма» предлагают работу в органах. Я верила, что мне тоже предложат, и готовилась.

— А почему вы думали, что предложат?

— Ну, не знаю, наверное потому, что я нравлюсь мужчинам. Разве не так?

— Так, — потупился автор дилогии «Отдаться и умереть».

— А шпионке необходимо владеть боевыми искусствами…

Наталья Павловна вдруг отскочила в сторону, присела, выставив вперед два сжатых кулака, а потом с визгом, какой издают женщины, застигнутые во время обнаженного купания, крутанулась так, что ее сапожок просвистел в сантиметре от писательского уха.

— Ух ты! — Кокотов невольно отшатнулся.