Гипсовый трубач

С сердечным приступом Веру Витольдовну на «скорой» повезли в клинику. Сопровождали актрису Ящик и внебрачная сноха Блока, выставленная из зала суда как беспаспортная. Ласунская пришла в себя и потребовала, чтобы ее немедленно вернули в «Ипокренино», ибо в больнице людей не лечат, а морят. Стала вспоминать своих подруг и поклонников, погибших от рук врачей. Так, певицу Пеликанову зарезали во время пустячной женской операции. А знаменитый цирковой силач Иван Номадов, уронив на ногу гирю, попал в Боткинскую, где заработал чудовищный сепсис, сведший его в могилу. Конечно, сначала на вздорную старуху просто накричали, велев лежать смирно и пригрозив по приезде в лечучреждение положить в коридоре, на сквозняке. Но потом немолодая медсестра, присмотревшись, шепнула что-то на ухо врачу, тот сначала не поверил, засмеялся, качая головой, но потом спросил у сопровождавших:

— Это что ж, та самая Ласунская?

— Та самая, — с гордостью подтвердили чекист и сноха Блока.

Доктор вынул из халата мобильный и, прикрыв трубку ладонью, стал кому-то рассказывать про великую пациентку, затем вежливо склонился над актрисой и сказал:

— Хорошо, Вера Витольдовна, я вас отвезу куда скажете. Хотя меня могут наказать. Но за это вы поговорите сейчас с одним человеком — вашим давним и верным поклонником.

— Неужели меня еще кто-то помнит? — со слабым кокетством спросила Ласунская.

— Конечно! Мой дедушка. У него сломаны обе шейки бедра. Он лежит три года не вставая и смотрит на ваш портрет. Однажды он даже оказал вам услугу.

— Какую же? — удивилась актриса.

— С чемадуриками!

— Да-да, припоминаю… Очень милый молодой человек!

— Он отдал нам свою очередь! — напомнил Ящик.

— Не отдал, а продал, — уточнила внебрачная сноха.

— Но кажется, совсем недорого.

— Это верно.

— Хорошо, — Ласунская жестом умирающей королевы приняла телефон. — Слушаю вас, друг мой!

Минут десять она внимала своему отдаленному поклоннику, изредка вставляя: «Ну что вы?.. Неужели?.. Вы даже это помните?.. Ах-Ах!»

На ее лице, изрезанном морщинами, благородными, как китайская каллиграфия, блуждала улыбка торжествующего смущения. В общем, «скорая» развернулась и доставила актрису в «Ипокренино», ее прямо на носилках внесли в номер, похожий на музей истории кино, доктор еще раз измерил давление, выслушал сердце, рекомендовал покой и заверил: опасности никакой нет. Ласунская великодушно надписала лежачему поклоннику свою фотографию, на которой она запечатлена в роли Нины Заречной в ту дивную пору, когда маршал Батюков хотел из-за нее застрелиться, а Жан Маре сменить сексуальную ориентацию.

Едва «скорая помощь» уехала, Вера Витольдовна хватилась марципановой Стеши. Поискали в комнате — нигде нет, потом вспомнили, как в суматохе, собираясь в суд, оставили фигурку в оранжерее, возле любимого кактуса, и срочно отправили за ней Ящика. Тот щелкнул каблуками и помчался выполнять приказ. Лучше бы он этого не делал! Возле кактуса вместо полноценной миндальной девы с поросенком на руках стояли лишь розовые ножки, обутые в красные туфельки. Можно было подумать, спилберговский динозавр, заведшийся в «Ипокренино», откусил остальное. Но марципановую Стешу сожрал не ящер, а ненасытный Проценко, озверевший после подписания кондиций.

Вместо того чтобы скрыть этот факт гастрономического вандализма, а Ласунской соврать, мол, Стеша цела, ее для сохранности заперли в холодильник, а ключ потеряли, и завтра все образуется… Вместо этого старый чекист, прямой, как штык конвоира, ворвался в номер актрисы и с криком «Во-о-о-от!» предъявил марципановый оглодок. Увидев останки, Вера Витольдовна вскричала:

— Нет!

И умерла.