Гипсовый трубач, или конец фильма

Когда соавторы вернулись к номерам, там, загадочно улыбаясь и вертя на пальце ключик, ждала их Валентина Никифоровна.

– «Люкс»! - со значением сказала она, стараясь не смотреть на Кокотова. - Аркадий Петрович распорядился переселить вас прямо сейчас.

– Валечка, ты мне поможешь устроиться? - спросил Жарынин сытым голосом.

– Конечно! - бестрепетно отозвалась она.

– Андрей Львович, - режиссер повернулся к соавтору, - час отдыхаете, а потом за работу!

– Полтора, - поправила бухгалтерша.

– Час пятнадцать! - строго определил Жарынин.

Зайдя в свою комнату, Кокотов упал на кровать и занемог в сердечном огорчении: записка Натальи Павловны оборвала долгожданный чувственный росток, впервые после развода пробившийся в его душе, росток глупый, ненужный, ничем не оправданный, но тем не менее придававший пребыванию здесь, в «Ипокренине», некий тайно-нежный смысл. Мысли огорченного Андрея Львовича невольно потекли в прошлое, перед ним, дробясь и прихотливо, как у Дали, соединяясь, всплыли памятные приметы его былых женщин: неумелые поцелуи Валюшкиной, рыжий лисенок Таи, испуганные глаза Лены, внеземные ягодицы Лорины, предательский язык Вероники… Чтобы отогнать мучительно-волнующие видения, писатель выскочил из номера, помчался к прудам и долго, считая шаги, ходил кругами, думая о том, что под холодной рябью предосенней воды, в илистой гуще, может скрываться все что угодно: драгоценный сундук штабс-капитана Куровского, например, или обглоданный раками труп неудачливого бизнесмена…

Из подвижной задумчивости писателя вывела «Песня Сольвейг» - впервые за эти дни его старенькая «Моторола» дала о себе знать.

– Алло?!

– Ну, где вы там? - сварливо спросил Жарынин. - Прошло полтора часа! Мы будем работать или нет?

– Откуда вы знаете мой телефон? - удивился Кокотов.

– Неважно. Жду вас у себя. Немедленно!

…Дверь «люкса», в отличие от других, была обита темно-зеленым дерматином, перетянутым золотистыми тросиками и украшенным кожаными пуговками. VIP-апартаменты состояли из гостиной и спальни, а на самом деле - из двух обычных номеров, соединенных между собой арочным проходом. Мебель, телевизор, холодильник и все прочее выглядело не таким древним, как в остальных помещениях. Входя, Кокотов успел ревниво заметить в санузле, выдержанном в изысканных кофейных тонах, свою геополитическую шторку. Однако доносившееся оттуда все то же знакомое неисправное журчание немного примирило обидчивого литератора с действительностью.

Жарынин в своем стеганом шелковом халате полулежал на диване, покрытом голубым синтетическим мехом, и курил трубку. Он был похож на восточного владыку, который полудремлет после объятий любимой наложницы. И действительно, в комнате стоял едва уловимый запах недавно ушедшей женщины. Но Дмитрий Антонович не дремал, нет, напротив, в нем, вдохновленном и взволнованном недавним торжеством, ощущалось кипение веселой творческой злобы.

– Отдохнули? - бодро спросил режиссер.

– А вы?

– Ладно, не ехидничайте! Мы в ответе за тех, кого приучили.

– Где же Регина Федоровна? - невинно поинтересовался Кокотов.

– У нее отгул.

– От вас?

– Неплохо! Очень неплохо! Мне нравится, что вы сегодня сердитый. Значит, дело у нас пойдет. Итак, что мы имеем?

– Трудно сказать…

– А имеем мы, Андрей Львович, насколько я помню, студента Леву, приехавшего на педагогическую практику в пионерский лагерь. Так?

– Так.

– Лева - хороший такой мальчик, аккуратный, правильный. И он влюбляется в лагерную художницу. Первая страсть. Томленье юной души и зов созревшего организма.

– Почему именно в художницу? - насупился писатель.

– Ну не в повариху же?! Вы-то ведь в художницу влюбились! А Лева разве хуже вас? Нет, он - лучше. Герои всегда лучше своих авторов. Как мы ее назовем?

– Называйте как хотите…

– Бодрее, мой друг! Мы творим вечное! А назовем мы ее Наталья… Как?

– Не надо! - взмолился Кокотов.

– Не надо - так не надо. Мы назовем ее, как и вашу подружку, Тая. Не волнуйтесь, потом поменяем. Это - пока, чтобы не перепутать.

– Хорошо - пусть Тая…

– Кто такая Тая? Думаем! Она хиппи. Настоящая. Состоит в подпольной организации. У нее с Левой летний случайный роман. Она ведь девушка опытная. Хипповки в этом отношении были абсолютно раскованные. Я в молодости встречался с одной - дочкой генерала. Что вытворяла! Боже, страшно вспомнить! Для нашей Таи этот роман - всего лишь игра, эпизод, прихоть пресыщенного тела. А вот для Левы, невинного мальчика, это - космическое чувство, на всю жизнь. Согласны?

– Не совсем…

– Возражайте, умоляю вас, возражайте!

– Да, Тая опытная, даже немного развращенная, но душой она стремится к чистоте. Она устала от животных порывов плоти, наркотиков, от оргий, - Кокотов бросил в соавтора гневный взгляд. - Она рисует ангелов…

– Почему ангелов? - спросил Жарынин, отводя глаза.

– А вы хотите, чтобы она чертей рисовала?

– Ладно, пусть ангелов. И что?

– А то, что наш Лева со своей неопытной страстью для нее, возможно, - единственный шанс вернуться к нормальной жизни, снова соединить в гармонии порывы тела и души…

– Можно подумать, это кому-то когда-то удавалось! - горько усмехнулся режиссер.