Гипсовый трубач. Однажды в России

Татьяна грустно кивнула и укатила тележку.

– Странно! Раньше порции были больше! – удивился Жарынин, вглядываясь в тарелку.

– Увы! – Ян Казимирович погрузил серебряную ложку в щи, которые предварительно густо посыпал морской капустой.

– Интересные у вас приборы! – заметил Кокотов. – Фамильные?

– Не совсем. Хотя как посмотреть… А вы знаете, чей это герб?

– Чей же?

– О, ни за что не догадаетесь, хотя, впрочем, он имеет непосредственное отношение к вашей профессии. Но сначала я должен вам кое-что рассказать!

– Ян Казимирович! – перебил его Жарынин. – Неужели вас не беспокоит судьба «Ипокренина»?

– Нет. Во-первых, в моем возрасте нервничать вредно. А во-вторых, Кешенька сказал, что все будет хорошо.

– А кто же у нас Кешенька?

– Юрист. Очень хороший. Он даже ведет колонку «Законник» в газете «КоммивояжерЪ». Читали?

– Не приходилось.

– Напрасно. Кеша пошел в моего дядю. Великий был юрист! В тысяча девятьсот шестом он защищал эсера Шишова, застрелившего пензенского обер-полицмейстера, и выиграл процесс. Шишова оправдали. После этого Шишов взорвал воронежского вице-губернатора и ранил начальника курского жандармского отделения. Только тогда его повесили. Но лучше я расскажу все с самого начала!

– Ян Казимирович… – начал было режиссер, но опоздал: на сморщенное лицо ветерана легла эпическая суровость, а молодые белые зубы обнажились в печальной улыбке познания.

– …История моего рода крайне интересна. Я, конечно, мог бы начать с шеснадцатого века, когда наша фамилия впервые появляется в хрониках…

– Да что уж там… Давайте со времен Чеха, Ляха и Руса, – сокрушенно вставил Жарынин.

– Ладно, ладно, Дмитрий Антонович, я знаю, вы уже слышали мою сагу, правда, не до конца. Но ведь Андрей Львович не слышал! Вам интересно, Андрей Львович?

– Оч-чень интересно! – мстительно потер руки Кокотов.

– Ну так слушайте! Мой дед Станислав Юзефович Болтянский попал в Сибирь за участие в польском восстании. В Тобольске он остепенился и женился на дочери такого же ссыльного поляка Марысе Гржимальской. О, это была романтическая история! Он стрелялся из-за нее с офицером гарнизона Захариным, был ранен и шел под венец с неподвижной рукой на черной перевязи. Мой отец Казимир Станиславович родился в Тобольске, окончил Казанский университет и служил по налоговому ведомству в Красноярске. Женился он, вопреки воле отца, уже не на польке, а на русской – дочери купца второй гильдии Антонине Коромысловой. У них было четыре сына: Бронислав, Мечислав, Станислав и я, младший. Когда грянула революция, мне было всего семь лет, но я хорошо помню, как отец, сильно болевший, призвал нас к своему одру и сказал…

– Евреи и поляки развалили великую империю! И за это вы еще ответите!

Собеседники подняли головы и увидели нависшего над ними бородача в старых джинсах и льняной косоворотке, перетянутой в поясе солдатским ремнем со звездной пряжкой.

– Ах, Федор Абрамович! – боязливо заулыбался Болтянский. – А у нас тут прибавление. Разрешите представить…

– Вижу! Не надо, – буркнул бородач, уселся за стол и заорал так, что дрогнули стекла в рамах: – Татьяна!!!

Старики как по команде перестали жевать и опасливо оглянулись.

– Бегу-у-у! – Официантка торопливо катила к ним тележку.

Она боязливо выставила перед Жуковым тарелку с налитыми до краев щами, да и витаминного салата ему положила больше, чем остальным. Конечно, такая несоразмерность была молчаливо отмечена соавторами. Впрочем, на этом несправедливость не заканчивалась: если всем достались куриные крылышки, похожие на крошечные пупырчатые бумеранги, то Жукову Татьяна принесла внушительную ножку, напоминавшую дубинку.

Ян Казимирович завистливо глянул на ножку, достал из сафьянового футляра нож с широким закругленным лезвием, взял витиеватую вилку с четырьмя длинными гранеными зубьями и, постукивая вставными челюстями, точно кастаньетами, продолжил питание.

– Приятного аппетита! – буркнул бородач с такой ненавистью, что Кокотову сразу расхотелось есть.

Глава 13 Сосцы неандерталки

– А кто он такой, этот Федор Абрамович? – спросил писатель, когда соавторы вернулись в номер.

– Жуков-Хаит? – отозвался Жарынин, любовно набивая послеобеденную трубку, на сей раз янтарно-желтую, с длинным прямым мундштуком. – Как вам сказать… Тут в двух словах не объяснишь…

– Объясните в трех словах!

– Да и в трех не объяснишь.

– Странная у него фамилия!

– Если бы только фамилия…

– Он родственник поэту Хаиту?

– О, да!

– Может быть, все-таки расскажете? – раздраженно попросил Кокотов.

– Любопытство, Андрей Львович, – первый шаг к потере невинности, как справедливо заметил Сен-Жон Перс. Расскажу в другой раз.

– Ага, так же как про Пат Сэлендж…

– А я разве не дорассказал?

– Нет.

– И на чем же мы остановились? – Режиссер щелкнул автогенной зажигалкой, раскуривая трубку, и устроился в кресле поудобнее.

– Пат размышляет о том, чей бы оргазм выбрать на уик-энд! – с готовностью напомнил Андрей Львович.

– Да нет же! На чем мы остановились в вашем «Трубаче»?

– Не помню, – обидчиво соврал автор.