Гири

Мичи лежала рядом с ним на импровизированной постели, разложенной прямо на полу по-японски. Она была такой нежной и беззащитной во сне. Он перевернулся к ней, наклонился, вдохнул в себя ее аромат, закрыл глаза от удовольствия.

Прошла минута. Она во сне зашевелилась и коснулась его рукой. Она нашарила пальцами его ладонь и ухватилась за большой палец. Прямо как ребенок. Он улыбнулся, глядя на ее маленький кулачок.

Поцеловал ее нежно в волосы и снова откинулся на свою половину постели.

Когда она наконец проснулась и открыла глаза, они по молчаливому согласию поцеловались, обнялись и стали заниматься любовью.

Она не ушла, как и обещала. Она сдержала свое обещание, и он знал, что должен чем-то ответить на это.

Чем?

Своей любовью, конечно.

* * *

Теряя терпение и темнея лицом, Тревор Спарроухоук подошел к окну и с яростью распахнул его. Свежий, вечерний воздух влетел в тесную, сырую комнату. Седовласый англичанин глубоко вдохнул в себя эту свежесть. Он уже готов был плюнуть на все и уйти с этой наспех собранной встречи. Пусть этот чертов Поль Молиз сам улаживает свои проблемы! И тогда посмотрим, кто из них двоих лучше разбирается в вопросах обеспечения безопасности и охраны: профессиональный спецназовец или макаронник.

Они находились на Лонг-Айленде. Посетили открытие нового зала. Это было грандиозное, футуристическое сооружение круглой формы, отделанное белым мрамором. В солнечные дни здание так и светилось бликами, исходящими от цветного стекла и стальных конструкций. Это была самая последняя законная предпринимательская акция семейки Молизов, обложенной со всех сторон черт знает каким количеством всяких подставных лиц и дутых, фиктивных корпораций.

Через открытое окно до Спарроухоука долетел шум двенадцатитысячной толпы, запрудившей зал. Лишь почетные гости были пропущены бесплатно, а все остальные вынуждены были выложить совершенно дикие суммы, чтобы приобрести входной билет и вволю повеселиться, «оторваться» на концерте суперпопзвезды, выступавшей сегодня в зале. Это был худющий – туберкулезом, что ли, болеет? – английский парень, использовавший для создания своего неповторимого имиджа зеленые тени для глаз и такую же губную помаду, скатанные вниз чулки и обтягивающие Ляжки штаны.

Вернувшись на свой стул, Спарроухоук закурил турецкую сигарету, скрестил ноги и стал смотреть на четырех мужчин, которые собрались в кучку вокруг одного из столов офиса.

Центральной фигурой в этой кампании был, безусловно, Поль Молиз. Он выделялся высоким ростом, смуглостью кожи и своим знаменитым носом. В своем безупречном костюме-тройке он, скорее, походил на высокооплачиваемого хирурга, чем на безжалостного убийцу-головореза, каким на самом деле является. Рядом с ним стоял человек, который открыто радовался мрачному расположению духа Спарроухоука. Волосатый и ухмыляющийся Константин Пангалос. Какая отвратная рожа, когда он так улыбается!.. Здесь же был Ллойд Шейпер, бородатый и пузатый гений-финансист. Наконец, Ливингстон Кворрелс. Белокурый и голубоглазый. Еврей, выдававший себя постоянно за Белого Англо-Саксонского Протестанта из Коннектикута. Кворрелс был юристом. Возглавлял одну из дутых корпораций клана Молизов. Официально – не более того – являлся одним из трех совладельцев открывшегося сегодня вечером зала.

Открытие этого сооружения было большим событием для Лонг-Айленда, поэтому это мероприятие привлекло внимание вице-губернатора Нью-Йорка, сенатора Терри Дента, местных муниципальных начальников, а также сошек поменьше, но тоже имевших свою долю влияния в политических и общественных кругах. В списке приглашенных знаменитостей было немало спортсменов из нью-йоркских профессиональных команд, а также бродвейские теле– и кинозвезды. Пресса представлена была весьма широко.

Исходя из всего этого, Спарроухоук настаивал на том, чтобы охрана и безопасность были обеспечены на самом высоком уровне. Для него это было делом чести и самоуважения. Именно на этой почве к возник конфликт с Полем Молизом, а точнее, с его адским характером.

Поводом для раздора стали так называемые «сливки», попросту говоря, официально не учтенные деньги от входных билетов и различных концессий, сокрытые и поэтому избежавшие налогового обложения.

Не кому иному, как Константину Пангалосу пришла на ум злополучная идея оценить официальную пропускную способность нового сооружения в двенадцать тысяч триста тридцать два места, что было более чем на пятьсот мест меньше реальной вместимости зала. Предполагалось, что доход от неучтенных сотен мест пойдет непосредственно семейке Молизов, а поскольку они еще контролировали концессии на еду и спиртное для буфетов, значки, буклеты, программки, они загребали в свой карман неучтенные средства и от этого.