Герцогиня Гогенберг присела в реверансе. Эрцгерцог склонил голову и формально представил каждого своего ребенка. Через несколько мгновений раздался твердый насмешливый голос императора: «А мы уже познакомились утром». Спокойный Франц-Фердинанд пришел в легкое замешательство и нахмурился, когда император спросил: «Почему твои дети меня боятся?» Неловкое молчание прервала дочь эрцгерцога, отважно выступив вперед. Она сделала глубокий вдох и предельно логично для двенадцатилетней девочки осторожно рассказала, что случилось утром.
Император подался вперед. Он внимательно выслушал Софию, и на его губах промелькнула еле заметная улыбка. На мгновение он показался чуть ли не обыкновенным человеком. Потом много лет дети Франца-Фердинанда смеялись от души, вспоминая две эти встречи – одну подготовленную, другую нечаянную – со своим двоюродным дедом. Мать осторожно потрогала свою брошь-овечку, отец отшутился, и это спасло их от наказания. Проживи он дольше, дворец Хофбург стал бы их домом, но больше они ни разу не ночевали в императорской резиденции[281].
В январе того же, 1914 года Адольф Гитлер свел не очень-то приятное знакомство с габсбургской бюрократией. Полиция Мюнхена известила власти Линца, что разыскиваемый ими дезертир находится в их городе[282]. Побег из Вены не помог австрийцу-уклонисту. Длинная рука «неразделимой и неделимой» армии императора Франца-Иосифа достала его и в Германии. Взбудораженный Гитлер был тут же арестован по обвинению в «пребывании за пределами Австрии с целью уклонения от прохождения военной службы»[283] и получил приказ немедленно вернуться обратно.
7. Судьба
Я совершенно точно это знаю. Через несколько месяцев я буду убит.
…Подробное освещение каждого шага эрцгерцога и его жены было… игрой с огнем, настоящим вызовом судьбе.
Адольфу Гитлеру было по-настоящему страшно и даже жутко, но все-таки он быстро обрел хладнокровие, уверенность в себе и надменность. Через день после ареста он потребовал встречи с генеральным консулом Австрии в Мюнхене и сразу после нее обратился с трехстраничным письмом в муниципальный совет Линца, четко изложив суть дела: «В отношении своего отказа от призыва на военную службу осенью 1909 г. должен заявить: то время было для меня необыкновенно горестным. Я был молод, неопытен, не получал никакой финансовой помощи и тем более о ней не просил. Без поддержки, полагаясь лишь на собственные силы, я трудился, получая лишь несколько крон, а то и центов в день, которых не всегда хватало заплатить за ночлег. Целых два года у меня не было других спутников, кроме тоски, нужды и постоянного голода. Что такое молодость, я не знал. Даже и теперь, через пять лет, у меня на пальцах, руках и ногах остались следы шрамов. И все-таки я вспоминаю те дни не без определенного удовольствия. Несмотря на опасные искушения, часто в сомнительном окружении, я сумел сохранить свое имя незапятнанным, не имел проблем с законом, совесть моя была чиста – кроме одного случая, о котором я никогда не забывал, а именно об отказе от призыва на военную службу. Это единственное, за что я чувствую ответственность. Представляется, что умеренных размеров штраф был бы достаточным наказанием; нечего и говорить, что я готов заплатить его»[284].
Гитлер как хамелеон приспосабливался к любой аудитории: об этом свидетельствует не только тон письма, но и тот факт, что при встрече с генеральным консулом Австрии он заручился еще и рекомендацией. Габсбургский чиновник написал: «Представляется, что Гитлер вполне заслуживает снисхождения… ввиду его сложных жизненных обстоятельств и крайней бедности, вы вполне можете разрешить ему призываться в Зальцбурге»[285].
Обращение генерального консула увенчалось успехом и избавило Гитлера от унизительного возвращения в родной город под надзор полиции. 5 февраля 1914 г. в сказочном городе музыки и Моцарта все сошло для него удачно. Медицинским освидетельствованием было установлено, что Гитлер «негоден к несению боевой либо вспомогательной службы, физически ослаблен, неспособен к ношению оружия»[286]. Теперь он свободно мог отправляться в свою приемную страну, Германию, а там, как он был уверен, его ждала совершенно особая участь[287].
По возвращении в Мюнхен оказалось, что Рудольф Хойслер съехал из комнаты, где они жили вместе[288]. Он больше не мог по целым ночам бодрствовать, слушая нескончаемые монологи Гитлера о политике, которые тот произносил с особой помпой. Попыток изучать искусство и архитектуру будущий фюрер больше не делал. Снова одинокий, но неутомимый Адольф принялся за поиски новой жизненной цели и новой аудитории.